Сибирские огни, 1928, № 3

-— Это потом можно,—сказала акушерка, взглянув на «деньзнаки».—Да и куда так много, зачем? Она собиралась вернуть ей несколько бумажек. Елена удержана ее руку. -— Оставьте, прошу вас.—Сказала она решительно.—Я должна просить вас о такой огромной услуге, что... Оставьте у себя деньги... Акушерка внимательно на нее посмотрела. — Я буду просить вас о полной тайне. Так, чтобы никто... ничего... Понимаете? И еще, чтобы вы не удивлялись и не пугались, что бы вы ни увидели. Хорошо?—сказала Елена. — Ну, матушка моя,—махнула рукой акушерка,—я всего на своем веку на- смотрелась—не испугаюсь. А насчет тайны, так будьте спокойны. У меня все дело на ятом построено. Вы даже можете у меня провести послеродовой период. — Ну, вот и хорошо,—обрадовалась Елена,—а то меня это беспокоило. — Ладно-ладно—устроимся там.—А теперь пойдемте-ка чайку попьем,—сказа- ла акушерка, беря ее под руку. За чаем они разговорились до поздней ночи и когда разошлись отдыхать, то были уже друзьями. В два часа пополуночи схватки участились и усилились, и акушерка перевела па- циентку в кабинет. Когда Акулина Петровна хотела взять из рук Елены небольшую сумочку, Елена не позволила. — Но, ведь, нельзя же с собой ничего брать. Я даже белье на вас другое одену!— рассердилась акушерка. — Нет, нет! Все, что угодно, а сумочка пусть будет у меня под рукой. Иначе я не согласна. Акушерка вынуждена была уступить. Затем она приготовила, все необходимое,.. Описывать роды я не буду. Те из женщин, которые рожали, помнят их по соб- ственному опыту. Для мужчин эти знания будут совершенно бесполезны. А что касается девушек и вообще не рожавших, то я боюсь неумелым описанием испортить им пред- стоящее удовольствие. Словом, роды уже кончались. Головка уже прорезывалась и вдруг акушерка, во- зившаяся около больной, взвизгнула и отшатнулась. У нее было явное намерение вы- бежать из кабинета. Бледная рука измученной роженицы протянулась к сумочке, лежавшей на столике рядом с кроватью, и, вытащив оттуда маленький «дамский» браунинг, направила его на акушерку. — Если вы... крикните!., я... застрелю!—сказала Елена, превозмогая боль.— Принимайтесь за ваше дело сейчас же! Ну?!.. Акушерка повиновалась. — Господи... господи... да что же это? С ума я что ли схожу? Ведь вот она голов- ка-то, вот она—под руками!.. А не вижу, не вижу!—бормотала она в отчаяньн. — Да перестаньте вы хныкать!—крикнула на нее Елена, откладывая револь- вер.—Я же предупреждала вас... Успокойтесь: с ума вы не сошли, а просто—перед ва- ми роды невидимого ребенка!.. — Невидимого?!..—ахнула акушерка и плюхнулась на табуретку.—Господи, да как же я обмывать-то его буду?!.. А как пуповину перерезать?!.. А далыне-то как?!.. — Бросьте причитать! Вы своего дела не исполняете,—кусая губы сказала Елена.. В Акулине Петровне это обвинение, видимо, затронуло профессиональную гордость. Удесятерив внимание, она приступила к своим прямым обязанностям. — Ну, кто?.. Кто?..—крикнула Елена и даже приподнялась на кровати, когда пустота, охваченная окровавленными руками акушерки, издала свой первый писк.— Мальчик? Девочка?