Сибирские огни, 1928, № 3

— Да как же это вышло?!.. — А вот как, В то время, когда колчаковская армия погибала, и опасность надви- галась на Омск, я мучительно искал выхода и спасения. Я никогда не сомневался в своей гениальности, и вот мне все чаще и чаще стала приходить в голову одна мысль; почему Архимед мог защищать своими изобретениям родные Сиракузы, а я не могу за- щитить Омска?!.. Эта мысль преследовала меня до тех пор, пока я не совершил откры- тия, которое действительно могло изменить судьбу фронта. В то время я работал уже с целью добиться невидимости. И вдруг меня «осенило», т.-е. научно выражаясь, подсо- знание мое выбросило мне изумительную идею. Те же самые рассуждения, которыми я шел к невидимости, давали мне полную возможность создать дивизии и корпуса «ночных бойцов», т.-е. таких, которые ночью видели бы, как другие видят днем. И не спрятал своего открытия под спуд. Я поделился с ним, с вашим покойным мужем—Георгием Але- ксандровичем Яхонтовым—и знаю, да и в то время знал, что мой благородный друг при- ступил уже к выполнению моего плана, но потом... все провалилось к чорту. — Что же произошло?—дрогнувшим голосом спросила Елена, не глядя в сторо- ну Ферапонта Ивановича. — Я и сам не знаю, Елена,—вздохнул он.—Я долго ломал над этим голову, да так и не придумал ничего. Знаю только, что весь мой замысел, с таким трудом осуще- ставленный Яхонтовым, погиб бесследно. Однако, не думайте, что я сдался. Я решил бо- роться с большевиками в одиночку и удесятерил свою работу в поисках «шапки-неви- димки». Я ненавидел коммунистов. Они мешали мне дышать. Ведь вы подумайте, Елена, если то, старое общество, обуздало несчастного индивида, то ведь господа коммунисты закрутили поводья так, что кровь течет из рассеченной губы несчастного индивида. Не смей того, не трогай другого, живи ради коллектива!.. Да уверяю вас, что скоро, когда они вгонят нас в социализм, то обязательно возьмут под свою опеку половую жизнь че- ловека. Вот что, скажут, дорогой товарищ, чтобы до 40 лет ты и думать не смел о жен- щине! Сублимируй, пожалуйста свою половую энергию в высшие формы. Увеличь за ее счет умственную производительность: твори, созидай, служи коллективу. А вот, когда будет тебе сорок лет и увидим мы, т.-е. общество, что из тебя Ньютона не получится, тогда пожалуйста, расходуй себя на любовь и производи потомство: авось в потомстве своем дашь обществу Ньютона... Вот что, Елена, будет. Вот к чему коммунисты стре- мятся. Как же я мог не возненавидеть их, не об'явить им беспощадной войны?!.. — Вы и теперь также ненавидите коммунистов?—спросила Елена. — Я?.. Нет.—Не вдруг ответил Ферапонт Иванович.—Теперь, когда мне не страшна никакая узда, меня не интересует борьба с ними. Зачем мне это? Я увлечен теперь другим: я прислушиваюсь к голосам своего подсознания и выполняю все его тре- бования. Меня теперь очень интересует, что будет, если я разнуздаюсь совсем, если я выпущу на свободу всех обитателей своей психической преисподней? Разве мне страшен кто-нибудь?!.. Захочу и завтра же заменю советскую власть другой. Я—повелитель мира! Елена, вы слышите?!.. Елена, я счастлив безмерно, я мо- гуч, как Демон, но мне нехватает Тамары. Елена, будьте моей Тамарой! Я, подобно Де- мону, могу воскликнуть: «И будешь ты царицей мира!..». И выполню свое обещание. Я научу вас, как сделаться невидимой... Елена, я давно полюбил вас, будьте моей!.. И Елена почувствовала, как Ферапонт Иванович опустился перед ней на колени, и его невидимые руки обхватили ее за талию. Она не оттолкнула его. — Скажите,—проговорила она, кладя свою руку на его лысую голову,—ваши де- ти тоже будут невидимыми?.. — Да, Елена!—воскликнул он убежденно.—Я твердо уверен в этом. За время моей психической перестройки вся моя нервная субстанция потерпела столь сильные молекулярные пертурбации, что «гены невидимости» должны передаться моему потом-