Сибирские огни, 1928, № 3

хода—двигатель его? Оно в трюме, Елена! Там—машины, там уголь—этот источник света, тепла и движения для всей этой махины. И вот представьте, что кочегары вдруг обезумели и начинают бессмысленно сжи- гать уголь, опустошая трюмы. Верхним палубам грозит тьма и холод. Пароходу грозит гибель. Разве не крикнет хозяин этим кочегарам: безумцы, что бы делаете! Разве не за- куют их в цепи и не посадят в тюрьму?!.. — И вот я—один из таких кочегаров—понял это хорошо. Поняли это и многие другие кочегары, поняли и один невольно, а другой с энтузиазмом подчинились воле хо- зяина. И только я—единственный из постигших тайну превращения половой энергии в энергию творческую, полезную для общества,—ожесточился, озлобился и кричу обще- ству и государству: — Пошли вы к чортовой матери! Вы говорите, что .растормозить половую энер- гию, я сгорю, как уголь в кислороде,—пускай! Вы грозите, что упадет уровень моего интеллекта, что я растеряю все культурные сокровища, накопленные за счет обуздан- ной половой энергии, и превращусь в безнравственное тупое чудовище,—пожалуйста, я не боюсь этого! Пускай это чудовище разрастается и пожирает мое дневное сознательное «я»! Мне теперь известно, что это чудовище есть подлинная моя сущность. Пусть живет оно полной жизнью. Долой «цензуру»! К чорту узду! Да здравствует необузданная жизнь моих подсознательных влечений! Ведь это же я, я настоящий!.. Голос Ферапонта Ивановича перешел в крик. — Чего вы так кричите?!..—сказала с беспокойством Елена.—Опять кто-нибудь придет... — К чорту!—запальчиво возразил Ферапонт Иванович, но продолжал разговор более тихим и спокойным голосом. — Итак, я об'явил войну за свободу своей бессознательной личности, за все ее вожделения против тех, кто лезет ко мне, чтобы накинуть узду. Я возненавидел отца, церковь и государство. Я проклял человеческий коллектив—коллектив взаимных тюрем- щиков и арестантов. Я стал думать, как мне сорвать все запреты, раздробить все скри- жали и все-таки остаться безнаказанным. И вот народное творчество—подсознательное вожделение всех народов,—пре- творенное в сказки и мифы, указало мне верный путь... — Елена, разве вас не поражает, что у каждого народа есть сказки о шапке-не- видимке? Вспомните наши сказки про Иванушку, сказки Шехерезады, наконец, Зигфри- да! Ведь это же прямо указывает, что коллективное подсознание мучилось запретами, ко- торые легли на его половые влечения, и находило им выход в фантазии. А разве каждый человек хоть раз в жизни не думал: ух, если бы я был невидимкою, и показал бы я тогда всем, где раки зимуют?!.. Уверяю вас, что каждый, решительно каждый мечтал о шап- ке-невидимке, да только нехватало соображения изобрести ее. Народная фантазия была груба и образна, но все-таки ближе намекнула на то, как можно сделаться невидимым, чем невежественная фантазия Уэльса или Джека Лондона. Надо уметь расшифровывать! .Мифы и сказки, говоря о шапке-невидимке, этим самым как бы намекают, что секрет невидимости надо искать именно в голове, в мозгу человека... Слава мне, жалкому и незаметному Ферапонту Ивановичу Капустину! Я осуществил великую мечту всех на- родов. Первая мечта—ковер-самолет—осуществилась в аэропланах, а я нашел шапку- невидимку! И при этом, Елена, каждый человек, следуя по моему пути, может добиться невидимости. Тренируй свою волю, доводи свои образы до реальности плоти, галлюцини- руй сам и заставляй галлюцинировать других, и рано или поздно наступит время, когда в твоем мозгу разовьется под влиянием тренировки мощный телепатический узел, и ты будешь передавать в другие мозги отрицательную галлюцинацию, т.-е. сделаешься не- видимым... Вот мое открытие. И представьте себе, до чего изобретательна судьба: ведь этим своим открытием я обязан тем, против кого боролся,—я обязан большевикам. Они меня толкнули на это.