Сибирские огни, 1928, № 2
— Давай инструмент! Шурф бить будем. Достали лопаты и кайлы. Касьян и Кирька взялись налаживать бутару. Грунт попался твердый и, затупив две кайлы, Сыч распорядился: — Тащи порох. Буры рвать будем. По безмолвью тайги глухими перекатами прогрохотал взрыв. Другой. Третий. С бурами дело пошло веселее, и к полудню, когда приискатели кончали первую сажень, Самоха бросил кайлу. Под ручником показался серо-желтый пропласток. — Пески!.. Навалив на лоток три лопаты песку, вылезли из шурфа и спустились к ручью. Когда с лотка скатилась последняя галька, всплеснув окрасившуюся в ржавый цвет воду, Самоха чуть его не уронил. На лотке лежали самородки, похожие на крупные зерна пшеницы. — Вот оно’ золото, братцы! — Богачами будем! — Ого-гсьго! Выручила Чара! Золотом любовались долго. Взвешивали на руке, пробовали на зуб и, когда оно перебывало во всех руках. Самоха бережно завернул его в тряпицу. — Первое счастье. Беречь надо. Взяли еще несколько проб. Приметы оправдались: чем глубже шли, тем золота было больше. Попалось несколько крупных самородков. Когда солнце облило кровью заката верхушки гор, золотоискатели бро сили работу и, достав из вьюка баклагу со спиртом, уселись у костра. — Ну, с достачей, братва!—опрокинул Сыч стаканчик.—Наливай сле дующему! Стаканчик быстро пошел по рукам. Через час дикие песни веселивших ся приискателей тревожили тайгу, а Кешка плясал в присядку, выкидывая невиданные колена. Из кустарника доносилось храпение пасшихся лошадей и слышался легкий плеск воды. Небо усеяли трепещущие звезды, а из-за голь ца выползала красная широкомордая луна. Утром, поставив у ключа бутару, артель взялась за работу. Самоха с Кешкой кайлили в шурфу, Терешка и Касьян вытаскивали породу, а Кирька работал скребком, проталкивая застревавшие в бутаре камни. После обеда, когда было с’едено поджаренное на угольях мясо, Сыч за говорил о Чаре: — Давненько я слыхивал про нее, да, вишь, когда пришлось забраться. Без малого на шестом десятке. — Что ж... горевать нечего. Теперь наверстаешь. — Да надо полагать, наверстаю. Вот, что вечер нам скажет. С’емка-то. — А что с’емка? Фунта три намоем и ладно. Вечером, окончив промывать снятое с бутары золото, Сыч торжествен но ссыпал его в кожаный мешочек. — Вот оно, ядрена вошь, золотцо-то. Что скажете, ребята? Приискатели молча смотрели на золотой ручей. Отвечать не хотелось. Незаметно бежали дни. Уже верхушки гольцов на заре одевались ине ем, а березняк пожелтел и осыпался. Кожаный мешок тяжелел с каждым днем. Чем больше он тяжелел, тем труднее было оторваться от работы. Однажды, когда били уже третий шурф, Кешка, ходивший в тайгу к ло шадям, прибежал бледный, запыхавшийся и крикнул: — Беда! Ушли лошади...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2