Сибирские огни, 1928, № 2
IV. Утром мы поднимаемся на верх и возвращаемся обратно к палатке. До быча богатая. Эта ночь в глухой пади должна быть последней, а поэтому мы и отдаем ее спокойному сну в долине. Рано утром, проснувшись первым, я вышел из палатки и замер: небо исчезло, исчезли хребты, скалы, исчезла темная полоса веревки. Был только один белый полог над головой. С полога сыпалось вниз частым дождем мел кое, колкое серебро, вдалеке глухо, словно через толстую каменную стену гудел гром. — Евсеич!.. Старик торопливо выбежал и также остановился от неожиданности и изумления: — Сто, двести... тысячу дьяволов!.. Ребята, скорей собирайся! Если мы не выберемся из этой дыры, к полдню она нас завалит. Живо! Слова старика подействовали ударом кнута. Через пять минут все было готово. Натянутая веревка освободилась из-под снега. Первым полез Евсеич. Через час, когда подергиванием веревки он дал знать, что достиг поверхности склона, полез я. Первые три четверти пути взбираться по веревке было легче, зато по следняя четверть заняла столько же времени, сколько три первых. Мерзлый мелкий снег кружился в яростных порывах вихря и бешено бил жгучим# осколками в лицо. Он подбрасывал меня вместе с веревкой вверх и заставлял коченеть в рукавицах руки. Наш под’ем занял около двух часов. Когда поднимался старик—было тише, но ему труднее давался под’ем. Для меня карабкаться вверх было легче. Поднявшись на вершину склона, я присоединился к Евсеичу, укрывшемуся за большим камнем. Через полчаса около нас появился и Николай. — А мы думали, ты выберешься последним. Ты, ведь, сильнее всех,—за метил я. Поступок Николая покоробил меня. — А я решил сделать наоборот,—ответил он.— Втроем мы легче вытя нем его. Возражать было трудно. Если, действительно так, он поступил пра вильно. Натянув веревку и, обернувшись ею два раза, чтобы было лучше дер жаться на ногах, мы медленно начали вытягивать нарточку с Тимофеем. Вот в снег упал первый узел, потом второй, третий, четвертый... Всего их девятнадцать на расстоянии шестнадцати саженей друг от друга. Пурга безумствовала. Руки окоченели, лицо покрылось мерзлой маской, и уже не чувствовались болезненные ожога оледенелого снега. Ресницы смер злись и дышать было невозможно. — Ничего, ребятки!—где-то далеко-далеко звучал голос Евсеича.—- Крепись!.. , Падает десятый узел к ногам, одиннадцатый, двенадцатый... — Да-вай! — Э-э-и... — У-у-у... И вдруг все трое, потеряв равновесие, падаем на землю, в снег. — Ребята, где Тима?!. Вскочили, заметались к космам пурги, потянули легко подавшуюся ве ревку: тринадцатого узла нет. Вместо него— тупой, скорченный недавней за тяжкой, обмерзлый конец.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2