Сибирские огни, 1928, № 2

Меня поразило странное течение ее мыслей, но я не стал раздумывать- над этим. Я взял ее руки, и мне захотелось скорей, сейчас же, каким-нибудь одним невероятным и убедительным словом передать ей все величие, всю не­ насытность, все бунтарство моей любви. Но у меня не было такого слова. Быть- может, все это светилось в моих глазах, потому что Вера покачала головой и опять сказала: — Ты не должен. У тебя есть картины, тысячи разных красок, есть небо, есть звезды, цветы и море. И все это ты любишь. И среди всего этого, затерянная и маленькая, блуждаю я, которую ты тоже любишь. — Но это не та любовь,—сказал я и засмеялся. Мне казалось наивным то, что она говорила. Положив голову на ее колени, я задумчиво смотрел на волнующееся пламя в печке, и мне хотелось пробыть в таком положении ты­ сячу лет. — Я злая,—упрямо повторяла Вера.—Я хочу, чтобы не было ни картин,, ни звезд, ни моря. Только я. Только я. И опять я засмеялся. Разве не любовь пряталась за этими детскими, не­ глубокими словами?.. Я еще крепче прижался к ней. — Я забыла платок в столовой,—сказала она.— Принеси. Я нехотя поднялся и пошел в столовую, но вернулся, не найдя платка. — Посмотри,—сказала Вера и указала на огонь. В печке бушевало разгоревшееся пламя. — Ого,—сказал я,—ты бросила туда целую кучу газет. — Нет,—спокойно и медленно ответила она.—Это горит твоя «Душа сумерек». Я застыл на месте и дрожащими руками ухватился за кресло. — Вера,—сказал я хриплым голосом,—ты, кажется сказала что-то? И, не отрывая глаз от огня, она отчетливо повторила: — Я сказала, что это горит твоя «Душа сумерек». Я криво усмехнулся и сказал укоряюще: — Не шути так грубо! Ты знаешь, как мне это дорого. Но она молчала. Она смотрела на огонь прямо и спокойно, и, казалось,, что-то выжидающее было в спокойствии ее взгляда. Одним быстрым движением я оглянулся и осмотрел всю комнату. Нет,, ее не было—моей картины! Я бросился на пол перед горящей печкой и схватил Веру за руку с такой: силой, что гримаса боли исказила ее лицо. — Невозможно!— крикнул я. Она ответила мне что-то. Я видел, как шевелились ее губы, я ощущал звук ее голоса, но я не слышал. Нет, я не слышал! Я смотрел на пламя. Да, это она—моя картина, которую в горделивых мечтах я считал бессмертной, мое вдохновение, моя мука, моя распятая на­ дежда... Жадное пламя облизывало уже почерневшую и свернувшуюся груду... И все это сделала она,—эта маленькая женщина с ясным голосом и вдумчи­ выми глазами. Я поднялся с колен и сделал это с таким трудом, как если бы непосиль­ ная тяжесть влекла меня к земле. Я взглянул на Веру. Ее глаза смеялись. Они смели смеяться. В одно мгновение я возненавидел ее—и ее глаза, и руки, и все ее тело в его спокойной неподвижности. — Безумие!-.-вырвалось у меня,— Зверство! Задыхаясь от боли, я говорил какие-то злобные, бранные слбва, я осы­ пал ее оскорбительными выкриками, и в глубине ее глаз перестал прыгать- смех, а лицо стало опечаленным и жалким.