Сибирские огни, 1928, № 2

— Я ищу полк. Интернациональный. — Кто такой? Документы есть? — Вот. Я запустил руку в левый карман. В левом кармане лежали документы для красных, в правом—для белых. Конечно, всадники эти— красные, раз они без погон. Один из красноармейцев повертел в руках документы. — Откуда идешь? — Из больницы. — А это кто? — Жена. — Же-на?.. Куды ж ты ее ведешь? Прасковья сказала плачущим голосом: — Я за сестру буду. Деваться-то некуда. — Обыскать надо. Инстинктивно я ощупал правый карман. Поздно. Не выбросить уличаю­ щих документов. — Чего дурака валяете, товарищи?—крикнул я возмущенно-веселым голосом.—Я—переписчик штаба Третьего Интернационального полка. Вы сами-то какого полка будете? — Помалкивай. По тому, как они вертели бумаги, было очевидно, что все они неграмот­ ны, но печати с двуглавым орлом выдали меня. — Переписчик?.. Ишь ты... Бандит али шпион, отвечай живо?.. Нагайка поднялась над моей головой, и конец ее раскачивался от одного конца неба к другому. Я молчал. — В расход его, чего смотреть... — Не, в штаб надо. У его сведения, должно... Ступай вперед! Баба! Иди с им! Мы двинулись. Трое всадников следовали за нами. В это время шумно и быстро проехали по дороге несколько пустых крестьянских саней. — Стой!—крикнул один из всадников. Я уже плохо соображал. Безразличие, гнетущее, тупое чувство охва­ тили меня всего. Сквозь туман, застлавший мое сознание, я слышал крики и брань, видел, как арестовавшие меня красноармейцы тащили какого-то му­ жика, потом кто-то с силой ударил меня в грудь, я упал в сани, сани стрем­ глав помчались, унося меня куда-то в белое, неведомое пространство. Когда я очнулся, я увидел себя в санях с укутанными соломой ногами. Впереди сидел мужик, рядом— Прасковья. — Что?—спросил я. — Удрали от их,—ответила Прасковья.— В деревню едем. В сторону. — А Киев? Прасковья не ответила. Я осмотрелся кругом. Стояли сумерки. Спустя немного, мы в’ехали в деревню. Мужик подвез нас к своей хате. — Ось...—мрачно сказал он.—Йдыть до хаты... Но войти в хату я мог только с помощью хозяина и Прасковьи. Окоче­ невшие мои ноги отказались служить. Взявши меня под руки, они втащили меня в избу, к безмолвному ужасу всех членов семьи, расширенными глазами смотревших на меня из всех углов. Все, что было потом, не осталось в моей памяти. Я помню только изу­ мление мужиков: — Куды ж це вы його, хорого, у такий час?..