Сибирские огни, 1928, № 2

— Вам бы с Прасковьей...—тихо сказал ок.—Пройдете. Обходом надо итти. Сосед вот недавно ездил. Можно, говорит. Пропускают, которые крестьяне. — Ну, вот... — Только завтра не пойдете... Слабы уж очень. — Пойду,—упрямо повторил я. Я уже ходил, пошатываясь по комнате. Слабость, действительно, я чув­ ствовал необычайную, но мне казалось, что она пройдет, как только я выйду из дому. — А сколько обходом? — Верст тридцать... Вот и сапоги у вас худые... Я посмотрел на свои рваньге сапоги, брошенные в угол. — Ничего это. Солдат все выдержит. На дворе лежал талый, непрочный снег. Густой воздух, окрашенный в молочно-синеватый цвет, стоял перед окнами, вздрагивая от дальних выстре­ лов. Сухие сучья и щебень были разбросаны по двору. Я уговорился с Прасковьей, и мы решили итти вместе. Было 9 ноября. Возбуждение и под'ем я чувствовал весь день, но вечером... мне положитель­ но не везло. Вечером у меня опять появился жар и все знакомые ощущения недавно прошедшей болезни. — Нет,—думал я ночью, стуча зубами, укрытый шинелью и тулупом Никиты Иваныча,—теперь видно, что у меня не сыпной, а возвратный тиф. Но двадцатого ноября я буду в Киеве. Я буду. Я пойду в горячке, я пойду бо­ сиком, я побегу туда через все фронты, через огонь и смерть... Опять потянулись дни изнуряющей, рвущей мозг, несдерживаемой бо­ лезни. Через пять дней, когда вновь спал у меня жар, я не мог шевельнуть рукой от слабости. Я пролежал еще три дня и затем с помощью Никиты Ива­ ныча встал с постели. Держась за его плечо, я прошел два раза по комнате. Подойдя к дверям в кухню, я заглянул туда и позвал тихо: — Прасковья Никитишна! Прасковья слезла с печи и вошла в комнату. Спутанные ее волосы, пыль­ ные, разноцветные какие-то свисали над лицом. Расстегнутый ворот кофты открывал грязную шею. Глаза были заспанные и злые. — Пойдемте завтра? Она оглядела меня. Улыбка сострадания пробежала по ее губам. — Разве вы можете? — Могу,—очень твердо ответил я. Она пожала плечами. — Пойду с вами... Только вряд ли выйдет. Тридцать-то верст... Где уж вам! Я отдал Прасковье одеяло, и она променяла его где-то на муку и кар­ тофель. Весь день пекли лепешки и картофельные пирога нам на дорогу. Жен­ щины покачивали головами, глядя на меня, старик шумно вздыхал, но никто больше не пытался удерживать меня. Время от времени я вставал и шагал по комнате, тренируясь в ходьбе. Каждое движение было тяжко, в голове стоял непрерывный назойливый звон, тяжелые ноги, шурша, волочились по полу. Мысль о тридцати верстах у меня самого вызывала горькую усмешку. Я знал, что не дойду, но мне хотелось умереть в дороге, умереть под открытым не­ бом, на снегу, под шум стрельбы, в неизменном и. безумном стремлении к счастью. Я останавливался перед стеной и беззвучно говорил: — Здравствуй, Наташа!.. Я пришел тебя поздравить, видишь?..