Сибирские огни, 1928, № 2
тихий и в то же время могучий равномерный шум, от которого так отрадно и •спокойно делается на душе. И Ферапонту Ивановичу чем-то ненужным показалась людская жизнь и работа, смешно было думать, что там, в доме, осталась женщина, близкая ему, и передвигает зачем-то столы и стулья в душной своей клетушке и чув ствует себя обособленной и независимой от этого океана морозного воздуха, от этого шума. — Ну, господи, благослови!— надо сосеночку облюбовывать,—сказал Силантий, вылезая из саней. За опояской у него был топор. Ферапонт Иванович тоже вылез и стал присматриваться к соснам-мо- лодняку. — Вон эту, я думаю,—сказал он указывая. — Эту?—спросил Силантий.—Нет, Ферапонт Иванович, эта не годит ся : иглы на ей мало, гола немножко. — Верно, пожалуй,—согласился Капустин. — А эвон ту я заприметил,—сказал Силантий и зашагал к намеченной сосне. Итти ему было очень трудно: деревяжка его с каждым шагом все боль ше и больше угрузала в снег. — Ну, Ферапонт Иваныч, чисто замаялся я!..—закричал он Капустину, останавливаясь и снимая шапку: от мокрых волос его шел пар.—Ни взад, нн влередь! — Вытащить, что ли?—крикнул ему Капустин. — Да нет, вылезти-то вылезу, а уж за сосной-то вам уж, видно, при дется!..—сказал Силантий и начал выбираться к саням. Вот ведь оказия!— сокрушался он, глядя на свою деревяжку,—ну, кто бы это придумать мог:— из-за деревянной ноги, чтобы такая история! А ведь не будь вас, так мне бы и довелось, пожалуй, без елочки приехать!.. Нате-ка топорик вам, Ферапонт Иваныч. Капустин взял топор и, наметив сосну, зашагал к ней. В валенках итти было легко, они проваливались неглубоко. Он подошел к сосне. Она была чуть повыше ею. Он принялся рубить. Дело шло плохо. Если бы он смотрел со сто роны, как рубит другой, то ему бы казалось, что тут и делать-то нечего— раз, два, и готово. Но сейчас, пока он срубил, он с непривычки сильно устал. Когда он, отдышавшись немного, посмотрел на лежавшую в снегу сосну, она ему показалась очень плохой, с редкими ветвями. Он огляделся кругом, ища новую. Но когда он подошел к новой, кото рая казалось такой пышной и заманчивой издали, то и эта ему не понрави лась. Он испортил таким образом, три сосны и остановился на четвертой про сто потому, что слишком устал искать. Когда они выехали из бора, у него сразу же испортилось настроение. Он долго молчал. Силантий молчал тоже и часто подхлестывал лошадь. — Да...—сказал, наконец, Капустин,—смотришь на нее издали—хо роша, а подойдешь поближе—голая, как скелет!.. — Это в роде, как с человеком,—отозвался Силантий.—Сыздаля гля дишь—все хорошо, а поближе подойдешь... — Так вот, например, капитан твой,—заметил Ферапонт Иванович. — Да-а...—сказал Силантий, и Ферапонту Ивановичу показалось, что голос Силантия дрогнул.—Но только тут, Ферапонт Иванович, я, можно ска зать, возле самого человека денно и нощно был, как с дитем... А вот поди ж ты—предатель отечества оказался!.. А много, я чувствую, огорчений, он вам сделал,—сказал Силантий, оборотившись к Ферапонту Ивановичу. — Да, Силантий, не мало... Больно мне, Силантий, за человека больно, за Россию больно,—воскликнул он, вдруг растравляясь воспоминаниями о
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2