Сибирские огни, 1928, № 2
На дворе звенели орудия и подковы. Артиллеристы возвращались с занятий. Был мороз, ночь и снег. У Наркома виски, как в снегу. Глаза у него утомленные. Он обернулся к президиуму и тоном уставшего человека сказал: — Я скоро кончу. Ему продлили время. Аплодировали Ворошилову долго и искренне. Том ский .тэсково хлопнул его по спине. Литвинов одет безукоризненно. Его костюм нов, чист. Он кажется вы ходцем совсем из другого мира на этой трибуне среди простых и скромно одетых людей. Откашливаясь, он каркает. Ом круглолиц, лыс, толст. Большие роговые очки, увеличивают полноту его щек. Литвинов дипломат. Он умеет отливать свои мысли в тончайшую форму. Ни одного лишнего слова. Его стено грамму не нужно править. Как хорошо, что у нас есть и такие работники. Микоян молод. Он производит впечатление хорошего командира. Воен ная форма очень идет ему. Она молодит его еще больше. Рядом со мной сидят два делегата с Волги. Оба с перевязанными руками. Они ранены еще в гражданскую войну в 19 году, но на с’езде от волнений, от усталости у них вновь заболели старые раны. Один из лучших хозяйственников Ленинграда Михайлов говорит «зерькало». Эта обмолвка выдает социальные корни наших ответработни ков. Их очень много от станка. Михайлов говорит: «мы-—машиностроители». В нем чувствуется человек, уверенный в своих силах и в своем деле. Мы строим, мы строители машин. Молотов— человек с необычайно сильным лицом. Мне кажется, что лю ди, подобные ему, в домашней обстановке очень громоздки, они должны быть похожи на мощных коней, введенных в гостиную. У Молотова коротка верх няя губа. Он заикается. Кажется, что сильный конь спотыкается, дергает го ловой, наклоняется, задержанный невидимыми вожжами. Жест в начале до клада у Молотова почти отсутствовал. Начал он скучновато, но глубоко. По том он оживился, появился и жест. Молотов стал поднимать деревенскую це лину и крепкими руками цепляться за все, что есть нового, социалистического в нашей деревне. Он говорил о тех ростках социализма в крестьянской части СССР, которые пробиваются сквозь море мелко-буржуазной стихии, сквозь пласты косности, лени и пережитков старого. Молотов сделал один из глубо чайших и обоснованных докладов на с’езде При выходе из Кремля я каждый день встречаю китайцев одного из наших восточных университетов. Они говорят на непонятном мне языке. Но я чувствую, что струйки мировой революции текут около стен Кремля. Слово получает представитель Цека польской компартии. Постоянные выступления иностранцев говорят о том, что сердце мировой революции тепло, что оно бьется. С какой радостью и надеждой мы смотрим на иностранцев. Поляк говорит о выборах в больничную кассу. Какая это для нас страна. Но вместе с тем это показатель того, что путь наш—один. Здесь тысячи людей получают зарядку. Они раз’едутся и будут воспла менять, организовывать новые тысячи. Мои выписки из записной книжки все растут. Меня могут заподозрить, что я пишу о партс’езде, а не о своем ремесле. Партс’езду надо посвятить отдельную книгу. Со временем я это сделаю. Пока—точка. КНИГИ И ПОРОХ. С’езд для меня прогрохотал орудийным залпом. Я оглох после него ко всему миру.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2