Сибирские огни, 1928, № 2

— Наведи его на разговор о его прежней работе. Даю голову на отсе­ чение, что он—чекист. Мы его используем. Если я встречаюсь с крупным работником ГПУ, товарищ немедленно кладет мне руку на плечо и тоном, не терпящим возражений, говорит: — Бери его* лобовой атакой. С ним хитрить нечего. Ставь вопросы пря­ мо:— что вы чувствовали, когда в первый раз присутствовали на расстреле? Что дает вам большее удовлетворение—процесс борьбы с врагом или его ликвидация? Я, как суфлер, повторяю его вопросы. Товарищ из ГПУ смеется: — Вы что это, допрашивать меня начинаете? Я привык больше к роли допрашивающего. В течение этих пяти лет мой товарищ диктаторски определял круг моих знакомств. Конечно, как и у всякого работника редакции, он вообще велик, но это знакомства, которые, так сказать, приходили самотеком. Мой же то­ варищ толкал меня исключительно на встречи с работниками ГПУ или с людь­ ми, знавшими работу этого учреждения. Он буквально дрожал, как охотничья собака, почуявшая дичь, когда ему попадался интересный чекист. Часто мне казалось, что он обращает всю мою жизнь в сплошную охоту за людьми. НЕНАСТОЯЩИЕ ЛЮДИ. Мне иногда завидуют. Мне говорят: — Вы такой счастливый. Вы близко знакомы с писателями. Мне тогда хочется рассказать о писательском счастье. Зайдемте в редакцию одного известного сибирского журнала, там ка­ ждый день толпится добрый десяток писателей и поэтов. Люди, стоящие в стороне от литературных дел, нередко считают писа­ теля существом особенным, чуть не «божественного» происхождения... Фин­ отделы, например, при обложении налогом писателя ставили его на второе место после служителей религиозного культа. Только в последнее время, ве­ роятно, по настоянию опытных фининспекторов, изучивших быт писателя, он облагается, как кустарь-одиночка без двигателя. Конечно, были и есть учреждения, которые не верят в «божественное» происхождение писателя и весьма ласково при случае говорят ему: — Как же, читали, читали, знаем вас, а все-таки давайте заполним анкетку. Хозяйственники—так, те еще проще подходят к писателю. Они его счи­ тают совсем никчемным человеком. У них даже слово такое есть ругатель­ ное—беллетристика. Заведующий типографией мне однажды сказал: — Художественный журнал—четвертое блюдо ва сытое брюхо. Будем печатать вам в последнюю очередь. С тех пор, как финотдел об’явил писателей кустарями-одиночками без двигателей, мне стало казаться, что каждый писатель ходит с громадным лу­ бяным коробом через плечо и громко предлагает свои изделия. Чего только нет в этих коробах! Пухнущие трупы расстрелянных и улыбающиеся женщины, бандиты и честные труженики, звери и птицы. Они лежат, покорные и тихие, потому что они... ненастоящие. Они химеры’ со­ зданные писательским воображением. Мне каждый день приходится рыться в этих коробах, отбирать, поку­ пать наиболее удачно сделанные вещи и вещицы. Цены назначаются самые ди­ кие. Например, хорошо сделанный контрреволюционер идет в одинаковой цене с хорошо сделанным коммунистом. Плохо написанная кокетливая изящная