Сибирские огни, 1928, № 2

страхом, но каждая черточка на нем была скована глубочайшей тоской. Си­ дел он на стуле с высокой и прямой спинкой так, как-будто у него вынули позвоночник. Его тело, раскисшее, изогнутое, едва держалось. Любезный то­ варищ встал, закрыл книгу, потянулся, прошелся по кабинету. — Да, никто не хочет умирать. Молодой писатель молча кивнул головой и попросил показать, как они падают. Любезный товарищ стал к стене лицом и показал. Потом он расска­ зывал, как они стонут, как переплетаются у них ноги, что говорят, что кри­ чат они в последнюю минуту. Писатель попросил показать ему то место, где они падают в последний раз. Любезный товарищ позвонил. Вошел человек вы­ сокий, в красных галифе, с большим револьвером на поясе и молча застыл у дверей. — Сведи вниз. Высокий вопросительно посмотрел на своего начальника, потом на пи­ сателя. Начальник засмеялся. — Нет, нет, только покажи. — Зачем? — Он тебе об’яснит. Лестница, ведущая вниз, велика. Два человека, спускавшиеся по ней ря­ дом, успели договориться. Высокий, замедляя шаги, отвечал на вопросы пи­ сателя. — Умирают хуже те, кто чином повыше или положением. Люди рядо­ вые гораздо смелее, мужественнее. — ?... — Бывает, плачут, молят о пощаде. — ?... — Ругаются, дерутся редко. — ?... — Наиболее типично состояние полного безразличия, какой-то мерт­ венной пассивности, равнодушия. Когда стали спускаться в самый низ по крутой винтовой лестнице, писа­ тель быстро спросил: — Здесь падают? — Частенько. Писатель увидел узкое каменное помещение с земляным полом. Бы­ ло темно. Высокий светил фонарем, с которым обычно конюхи ночью обходят конюшни. Он стал об’яснять: — Вот здесь они... Все, что рассказал писателю высокий, все, что потом ему рассказывали десятки других людей, и все, что увидел сам, он тщательно записал. Из этих записей у него выросла повесть, повесть разрослась в роман. Роман этот ско­ ро будет закончен и напечатан, и здесь нет надобности излагать его содержа­ ние. Мне ведь только хочется рассказать о первых шагах в литературе моего б. 1 изкого товарища. Молодой писатель был бледен, когда снова поднялся наверх и вошел в кабинет любезного товарища. Тот посмотрел на него внимательно и, едва за? метно усмехаясь, спросил: — Ну, что же—придешь ночью? Молодой писатель понял, что ему пора поставить точку. Он быстро ре­ шил, что его роль праздного зрителя будет гораздо тяжелее ролей действую­ щих лиц. Писатель твердо сказал: — Нет, не приду, я и так себе все ясно представляю.