Сибирские огни, 1928, № 2

— Не могу найти,— сказал он, чуть разводя руками. Мне было в сущности безразлично. Мы поговорили о том, что вообще «сейчас» нельзя печататься, не до искусства!. «Но вещь мне понравилась, понравилась», повто­ рил Горький, вероятно мне в утешение. Больше мы не встречались. На обратном пути Ларисса Рейснер говорила о том, что в такое время надо крепче держаться за жизнь и не жалеть других. Мы работали в Наркомпросе. У Троицкого моста, у гранитной набереж­ ной, пищал беспризорный кот. Ларисса Рейснер, в лирических стихах, говорила о себе в мужском роде, но она была женщиной. Она подобрала беспризорника и засунула его ко мне за пазуху. Я принес его домой, вместо «Открытия Риэля». 3. В 1920 году я был «вридзавгуботюстом» в Красноярске. Это был первый оседлый год, считая с октября 1917 г. Я подписывал смертные приговоры в коллегии Губчека и выручал спешно приговоренных к смерти, председательствовал в «Реквизиционной Ко­ миссии» и вводил революционную законность, раздавал церковное вино—губздраву, колокола—губсовнархозу и руководил «комиссией по охране памятников искусства и старины», работавшей в связи с отделением церкви от государства. В «Красноярском Рабочем» я редактировал «Бюллетень Распоряжений». В Красноярске были поэты. Я стал редактировать еженедельный литературный уголок, называвшийся «Цветы в Taiire». Кажется, именно в «Красноярском Рабочем» было напечатано первое мое сти­ хотворение. Город был вообще «литературным»: председателем губисполкома был в то время Феоктист Березовский. Но т. Березовский хитрил и писал тогда только мемуары и критику, направленную против современных, несуразных, по его мнению, литературных новшеств. «Цветы в тайге» были признаны товарищами из губкома «навозом в тайге», а редактирование их слишком легковесным для заведывающего губернским отделом. Я был переброшен в Канск. Я был одновременно завагитпропом, завуполитпросветом, завуроста, редактором газеты и председателем товарищеского дисциплинарного суда. В это время я получил копию «Открытия Риэля», сохранившуюся «чудесным образом», как говорили. Мне стало жаль воскресшей рукописи. Она могла пропасть бесследно в любую минуту. Я выкинул благородного пастора и блоковскую девушку, поместил «ге­ роев» в более подходящее место и напечатал на бумаге, принадлежавшей газете «Кан­ ский Крестьянин» книжку под названием «Страна Гонгури». На обложке стояла над­ пись: «Государственное Издательство». Это было совершенно незаконное и самозванное издание; но в данном.случае я действовал по линии «охраны памятников искусства и старины». Расходы мне удалось вернуть. Канские крестьяне покупали книжку: бумага была подходящая для курева, а цена всего 20.000 рублей за штуку. В прошлом 1927 году, после выхода моей книги «Высокий Путь», М. Горький прислал мне короткую записку. Там говорилось, что писать надо проще, что к людям и вещам надо подходить «изобразительно», а не «описательно» и что книга Михельса «От Кремлевской стены до Китайской» лучше «Кгин-Кэрэдэ». «Открытие Риэля»,— писал Горький,— «было издано под титулом «Страна Гонгури» в Канске, в 22 году. Об этом вам следовало бы упомянуть. Сделанные Вами исправления не очень украсили эту вещь. Однако, мне кажется, что Вы, пожалуй, смогли бы хорошо писать «фантастиче­ ские» рассказы. Наша фантастическая действительность этого и требует. Всего доброго. А. Пешков». В те дни стояли большие морозы. Антициклон лизнул нас сухим языком. Ртуть Реомюра падала до— 40. Записка Горького была не менее суха и его «пожалуй»— даже сурово. Но почему-то все же казалось, что это не морозный, а теплый туман Тирренско­ го моря залил мою новосибирскую улицу Максима Горького. Если величайший писатель современности говорит, что он до конца жизни останется учеником, то что сказать о себе?.. Но не потому, что «познание есть наслаждение», а потому, что познание— страсть, как голод и .любовь, ведущая к той же цели, независимо от того, радует она или мучает. Новосибирск, 31 марта 28 г.