Сибирские огни, 1928, № 2

не то, что за пять сотенных, а за два рубля всю реку выбродят. Только посули за чо нибудь. СТЕКАЧЕВ И. А. Федулиных, отец и сын, должно быть, жили так же, как Хо- теевы Тарас с Петрушкой. Бывало, сидят эти Хотеевы за обедом, хлебают щи, все ничего, тихо смирно. Вдруг, чорт его знает, почему, Тарас как заревет на Петрушку: «Сукин сын, сволочь ю р у й ! Зарежу!!!». А тот на него: «Сатана хрипучая, мать твою так, оболдуй старый, чтоб те поперхнуться! Кинься, я те чкну в лобизину пе­ стом!!!». У—ух! И пойде у них матершина. После разберутся—пустяка дело стоит; сын отца коленкой под столом задел. Но они матерятся добродушно, без злобы. После ругани опять у них дружба. Человеческие фигуры в «Награде» выведены, как в п о ­ т ь м а х : видишь их, а не различаешь друг от друга... « П р о м е ж ь н о г в е р е в - к у»... этот смешок незаметно прошел. Этакое выражение в разговоре может быть и бывает, ну, а «плешь » примощена для веселости. Искусственная веселость. Не сме­ ешься от нее. Событие рассказа не к смеху тянет. Я замечал, что писателеву «п л е ш ь» наша публика поняла не серьезно, в шутку. Не про головную плешь она на этом сло­ ве думала, а про «кое-какую другую». У нас никто головную лысину не называет п л е ш ь ю . Еще в начале рассказа было заметно, что автор растянет свою историю. Р а с т я ж к а началась еще с тех пор, когда старик Федулиных бросил ковырять у мертвеца золотые зубы. Мне тогда уже подумалось: автор с хитростью оставляет трупу зубы. Я понял, что с трупом потом что-то будет. В рассказе много длинного и •ненужного. Зачем автору понадобились такие подробности, как хлебопродуктовские барышни, их накрашенные губки, завитые кудряшки, чайные стаканы без блюдечек и и т. д.? Хоть будь они, хоть и не будь— не в них соль. Обошлось бы дело и без них. Описание скрывания утопленника ужасно растянуто! Аж покойника мне стало жалко. Но для чего это? Неизвестно. С островом большая у автора мешанина получилась. Никак невозможно простому человеку вообразить ту местность, по которой Петро- вановы волочили труп Ермилкина. Не пойму я и вот чего: в одном месте Анов назы­ вает утопленника Е р м и л о в ы м , а потом Е р м и л к и н ы м . «Вонять может толь­ ко живое существо». Смеха из этой фразы не образовалось. Если же это намек на то, что живой человек воняет, а от мертвого Ермилкина пахнет пятью сотнями рублей, то такого мудреного намека крестьяне, пожалуй, не поймут. Не резкий и не шибко остроумный намек... Письмо в рассказе все ровное, гладкое и незатруднительное для самого малообразованного читателя. Особенно сильных сцен нет. Убийство не пугает нисколько. ШИТИКОВ Д. С. Вот в чем надо поддернуть писателя своей критикой... Нику­ дышние слова он должен бросить, заменить их хорошими. А то как только прочи­ тают слово п л е шь , так бабы со смеху на стульях и покатятся. Смех же этот не­ путевый... Если это скостить, то рассказ получится подходящий. «Награду» написал человек умный и хитрый. Ума тут приложено! Про старика Федулиных нужно в рас­ сказе сд<-чать добавку: описать, какие у него глаза, волосы, морда. Иначе— все сомне­ ваешься. Какой он, чорт его знает! Не т о ч н ы й он у автора. А это мужицкое со­ мнение все дело гадит. Девяносто девять раз уважь, угоди нам, а раз нет, ну, поги­ бло все старание. Такая уж у крестьян з а выч к а . . . Теперь оборочусь к Дарье Пе- тровановой. Ну об ней скажу тебе примером. Пришел ты к нам на собрание. Привел с собой женщину и спрятал ее в т у е комнатку, чтоб народ не видал. Выходишь сам перед народом, и ну т у е женщину выхвалять. «И она вам кружева может вязать, и она вам снопы может вязать так, что пальца под свясло не подденешь, и сна вам хлеб испечет, и она вам суп сварит такой-сякой, и еще что-то умеет, и еще что-то». Сам про нее балабонишь, а женщина там где-то, за стенкой посиживает. На­ род слушает тебя и думку держит: «хороша баба. Только почему-же он не выводит ее на сцену и не показывает нам? Поглядеть бы, какая она собой, какого корпусу и какой о б н а р я д к и ! » . Ты женщину перед народом взял да и не вывел. У народа досада и сомненье. Так и Анов поступил с Дарьей. Расхвалил, что она— лев, а она, может быть, видом-то своим козявка, никто. И все люди в рассказе одинаково н е- д о р и с о в а н н ы е . Только мертвец, маленько художественность, имеет. Может, писатель станет супорствовать: я, мол, старика без порток показал. Дак это что? Это не мо тиф а его будет. Портки со старика спущены для н а р о ш к и . Типов своих автор не смог дополировать. Вижу я: в понимании этого рассказа люди к о л ы б а ю т - с я. Не хотят его пустить на дно, потому что он ятен и весел, а, главное, с умствен­ ным настроением о человечестве. А с другой половины—рассказ кое-где б р е х а т о- рию разводит и не доделан, как следует. Народ умом и р а з о ш е л с я насчет его. Куда его сунуть?.. Покойник, мой дядя, говорил: д е н ь г и — змеи . К этому и «На­ града» гласит. Когда-нибудь деньги злом над человеком выкажутся. Писатель взял для своего сочинения точку ядреную: комиссара Хлебопродукта. И до «порток» писал верно. Не сшибался с прямой дороги. Потом наглядность человеческая стала терять­ ся, тухнуть. Запутлялся, товарищ Анов! И развез во какой рассказ! Может и не длин­ но, но нам показалось, что в свою историю автор добавил несколько лишних стра­