Сибирские огни, 1928, № 2

Другой автор, поражающий глубиной, поэтичностью и редкой культурно­ стью-—Альбрехт Шефер. Его роман «Элли, или семь ступеней» рисует потрясающе­ трагический путь современной женщины, спускающейся со ступеньки на ступеньку общественной жизни, но сохраняющей живую душу до самого дна. Несколько «под Достоевского» написан роман, но ему никак нельзя отказать в незаурядности, та­ лантливости и выпуклости. Минуя чисто авантюрный жанр, имеющий большое количество представителей всех оттенков—от уголовно-сыщицкого и международно-шпионажного (Рахиль Сан- зара—«Потерянное дитя», Даутистель—«Закрыто по случаю траура», Юбельгер— «Один против миллионов» и т. д.)—мы подошли к современной «большой» литера­ туре Германии. В преддверии ее стоит, несомненно, очень талантливый всегда интересный и .находчивый Лео Перуц. Он не знает чистоты жанра. В его произведениях так на­ сыщена атмосфера, так перепутаны все линии, так много неожиданностей, метких наблюдений, тонких характеристик и отзвучностей на злободневность, что ни один из них нельзя с достоверностью отнести к определенному жанру. Вот идет все пр правилам хорошего детективного романа («Мастер страшного суда), а в конце ав­ тор раз’ясняет, что все приключения— только игра ума и рассуждений человека, пи­ шущего мемуары. То же Н е «Прыжком в неизвестное», который также оказывается только бредом и фантазией... Перуц большой мастер неожиданных поворотов и развязок и потому он «тру­ ден», как художник, но этим же об’ясняется его пристрастие к историческим темам. «Парикмахер Тюрлюпен», «Маркиз де-Боливар», «Третье ядро»—обрабатывают исто­ рическую обстановку, дают псевдоисторическую фабулу методами крепкой романти­ ческой школы этого талантливого и всегда свежего писателя. Если ослабить напряженную авантюрность Перуца и возвести его романтику в некоторую степень мистико-фантастической густоты, если снабдить такой ромал эрудицией и начитанностью автора в вопросах религиозно-исторических исканий и остроты «проблем христианско-иудейских» традиций и заветов в их взаимоотноше­ ниях, как они сохранились в среде немногочисленных хранителей этой мистики в отдельных уголках Европы, то получится сложное, насыщенное и провальное твор­ чество Густава Мейринка, роман которого «Das griine Gesrchb особенно поражает мобилизованностью всех этих элементов. Нашему читателю Мейринк как-то и не­ нужен, и непонятен, но в настроениях послевоенной Германии он находил полный отклик на свое мастерство и имеет множество читателей. Ему во всяком случае нель­ зя отказать в большом и глубоком таланте. Вершину современной немецкой литературы занимают десятка два крупнейших имен, из которых одни больше известны в пределах Германии, другие—всему миру. Но из числа этих маэстро значительное большинство живет на проценты от былого поэтического капитала и в настоящее время его не преумножает. Обаяние созданно­ го имени, старческие раздумья, сумерки таланта и просто нелепая неукладность современности служат достаточными основаниями для заслуженного отдыха на лав­ рах. Живые представители еще десятка два лет назад сверкавшей всеми огнями та­ лантов «венской школы» теперь подводят итоги, как Петер Альтенберг в своей по­ следней книге «Сумерки жизни», или пишут для кино всепокупающего Холливуда и наживают деньги на этой легкой продукции, как Ф. Мольнар, Фольмеллер, или изред­ ка дарят небольшие и не имеющие больше острого запаха пряностей вещи, как Артур Шницлер, Бар, Стефан Георге, Бер-Гофман, или, наконец, замкнулись в гордом круге «поэзии для немногих», как талантливейший и изысканнейший Гуго фон-Гофмансталь, интимный и ищущий Райнер М. Рильке... К «старикам» следует отнести и прославленных романистов, поэтов и драма­ тургов, начавших задолго до войны свою писательскую деятельность и к сегодняш­ нему дню сказавших уже все, что им положено было сказать. Так, старик Гергард Гауптман не представляет уже больше никакого интереса, Яков Вассерман дописы­ вает свои тяжеловесные романы, одновременно приспособляя их и для кино («Хри­ стиан Ваншафе», «Иллюзии мира», «Laudin und die seinen»*), «Патриарх»). Герман Зудерман после успеха «Шального профессора» написал действительно полноцен­ ный и общественно-значимый роман «Жена Стефана Тромхольта», в котором он дал как фа! синтез всех своих многолетних размышлений и наблюдений над «артистиче­ ской богемой», которой противопоставляется «мещанство» и «филистерство»; одна­ ко, Зудерман не венчает богему, он ее осуждает и бытописанием жизни большого художника Тромхольта иллюстрирует, как ложно понимается немецкой богемой «мг- *) По-русски—«Семья». ГИЗ.