Сибирские огни, 1928, № 2

ным автором в окружении социальной среды и обстановки, в связи с коллективом, бо­ лезнями которого они болеют, радостями которого радуются. Огромную лабораторию представляет собой творчество этого тонкого англичанина, ставящего самые слож­ ные и самые глубокие эксперименты над современным «социальным животным» Англйи. -- — . В противоположность Англии французская художественная проза современ­ ности не столько отличается вершинами, как широтой и полноводностью потока средней литературы. Конечно, официально насчитывается сорок «бессмертных» ака­ демиков, но высота академического кресла далеко не всегда совпадает с высотой дарования и значения в литературе занимающих его... Со смертью Анатоля Франса высшие точки «большой литературы» оказались обнаженными, и только одинокими тенями бродят на них сухопарая фигура Ромэн Роллана, не академика, но величай­ шего французского мастера современности и архаиста—романтика, безукоризненно­ го мастера— Анри де-Ренье. Правда, на эти высоты пытаются возвести и Андрэ Жи­ да, писателя совершенно особой складки, скорей философа и эрудита, чем художни­ ка. Все произведения этого мыслителя-прозаика свидетельствуют о несомненной глубине мысли и отзвучности на внутренние искания французского общества в его самом верхнем срезе интеллигенции, они имеют большое влияние на читателей й мо­ лодежь, но они слишком недвусмысленно прозаичны, лишены той «сладости вымыс­ ла», по которой мы узнаем подлинно-поэтическое творчество. Андрэ Жид—бытописатель и психолог, работающий методами историка, не поэта. Поэтому его трехтомный автобиографический роман «Si le grain ne т е - urt»*) поражает потрясающей полнотой аксессуаров, сводок, документов, но не волнует сердца, питая только ум. В этом романе рассказано детство и отрочество «человека третьей республики», т.-е. охвачена эпоха конца X IX века. Читатель вы­ носит из чтения этого романа солидные сведения о быте, нравах и психологии лю­ дей того времени, но закрывает книгу с облегчением, как ученую монографию, ко­ торую удалось, наконец, одолеть. Примерно такое же впечатление оставляют и дру­ гие произведения Жида: «Имморалист», «Подземелье Ватикана» и особенно нашу­ мевшие «Фальшивомонетчики». Автор упорно изучает настроения своих современни­ ков, классифицирует их и изображает в схемах персонажей. При этом он охотно вращается вокруг «проблемы пола», понимая ее содомически и тщательно разыски­ вает в обществе для своих коллекций все, что так или иначе подтвердило бы ею «догадку» об увлечении современной молодежи однополой любовью. Может быть, этого и нет в действительности, и французская молодежь с честью продолжает галльские заветы своих отцов, увлекаясь представительницами другого пола, но Жид подозрителен и маниакален, не даром он написал даже апологию однополой любви в виде «Трех сократических диалогов» под названием «Corydon»... Вот за его «ищущий дух» и за размах и смелость его писательского диапозо- на часть французского общества проталкивает. А. Жида на вершину современной «большой литературы» Франции. Мы не склонны помещать его рядом с Ромэн Рол­ даном, Анри де-Ренье и Марселем Прустом, который хотя и умер в 1922 г., но обрел славу и признание накануне смерти, получив в 1919 г. «гонкуровскую премию» и с тех пор сделавшись самым признанным и читаемым автором не только во Франции... Слава Пруста вполне заслуженная, и надо только удивляться странности су­ деб иных книг, не находящих сначала издателя, а потом «вдруг» приобретающих ми­ ровую известность. Многотомный (кажется 19) роман Пруста— «В поисках за утрачен­ ным временем»— еще не опубликован полностью, но то, что уже известно, свидетель­ ствует о совершенно исключительном таланте и мастерстве Пруста. Эта серия рома­ нов также охватывает эпоху «Третьей республики» конца X IX и начала XX в. в., но романы Пруста неизмеримо глубже, шире и художественнее произведений Жида. Пруст—колючий, тонкий наблюдатель, умнейший человек своего времени, проникно­ венный психолог и огромный мастер слова. В его романах раскрывается как бы внут­ ренняя сущность людей, вещей, атмосферы, действий и смысла огромного отреза времени. Он показывает эпоху в ее изнанке, в обрисовке тех внутренних пружин, помышлений и настроений, какими она жила и двигалась, и эта «интимная» сторона эпопеи закована в такой могущественный строй образов и стиля, что в мировой литературе может быть поставлена рядом с величайшими произведениями Толстого', Бальзака, Золя, Данте, Сервантеса... Что касается Анри де-Ренье, то все его необыкновенно изящные, полные особого очарования романы, которое испытывается, когда долго «аслаждаешься ка­ ким-нибудь изумительным по художественности осколком прошлых культур, стали *) "Если зерно не умрет*,