Сибирские огни, 1928, № 2

ся природы, на мой взгляд она—сырой материал, который обрабатывается и должен обрабатываться все более активно1, более умело нашей волей, интуи- цей, воображением, разумом в интересах нашего обогащения ее «дарами»,— ее энергиями. Познание—инстинкт, такой же, как любовь и голод. Я уверен, что ин­ стинкт этот должен развиваться и углубляться все более наряженно, работать все более революционно, го>мере того, как новая культурная сила будет все яснее сознавать взаимную связь всех творческих и трудовых процессов; Вы, конечно, согласитесь, что при наличии производственной и всяческой анархии, неизбежной в классовом обществе, взаимодействие этих процессов рабочему не ясно. Вы говорите, что- от моих взглядов «прямая дорога к философскому и художественному солипсизму». Думаю, что у меня нет и не может быть при­ чин бояться этого «уклона». Я—антропофил и геофил; для меня, прежде все­ го, существует человек и земля, на которой работая он создает для себя «вто­ рую природу». Идеализм для меня неприемлем не только потому, что мой «идеал»— че­ ловек, творец всех идей, всех чудес и что я убежден в неограниченности раз­ вития способностей человека—идеалистические системы философии органиче­ ски чужды мне, потому что они, в сущности своей, глубоко пессимистичны в отношении к человеку, рисуют мир, как среду навсегда враждебную ему, а враждебность эту—неодолимой силами человека, тоже навсегда. Вы знаете, что пессимизм основан не на познании мира, а на страхе человека, отколов­ шегося от мира,—на страхе перед людьми и пред будто бы—неразрешимой социальной трагедией (созданной классовой структурой общества). Прекрас­ ное человеческое дело познания и украшения земли идеализму чуждо, он ищет утешения всегда в «потустороннем» и «сверхестествеином»—будут ли эти Платоновы идеи, рай христиан или «инобытие» мистиков. Для меня «сверх- естественное»—здесь, на земле и в животном мире ее, это сам человек с его такими «безумствами», как попытки трансформации; материи, попытки пре­ вращения материи в энергию, вообще— его стремление поработить силы при­ роды и этим прекратить навсегда борьбу за обладание энергией, т.-е.—в ко­ нечном результате—борьбу за существование. Опираясь на опыт и успехи на­ шей науки, уже не могу и не в праве думать, что борьба за жизнь дана людям навсегда. Таким образом, идеализм для меня решительно враждебен не только его пессимистической сущностью, но потому еще, что он глубоко реакционен, ибо—религиозен. Отцам христианской церкви было за что хвалить Платона. Материализм не враждебен мне, но, конечно, и по отношению к нему я стою в позиции еретика. Здесь мое разноречие не в том, что, по мнению не­ которых крупных ученых, материализм уже во многом не согласуется с тео­ рией атомов и что один знаменитый физик, современный нам, самое понятие материи формулирует так: «Материя есть то место пространства, в котором мы об’ективируем на- \ ши впечатления». Это меня мало трогает, я не философ. Но я думаю, что материализм тоже «временная истина», а мне часто ка­ жется, что некоторые толкователи материализма возводят его на степень истины абсолютной, вечной. А так как всякие абсолюты неизбежно напоми­ нают мне боговы свойства—всемогущество, всеведение и прочие—и так как всякая религия по существу своему не человечна, то я опасаюсь: не проникло ' ли в новые слова очень старое и вредное содержание?