Сибирские огни, 1928, № 2
сказал Куракин, показывая в окно кабинета, откуда видна была улица, за пруженная обозами отступающих войск... — Психиатр!—не унималась Ксаверия Карловна.—Знаю, почему ты психиатрию избрал: чтобы перед бабами интересничать! Как же,—они это любят: «ах, знаете ли, он— психиатр!»—передразнила она кого-то, закаты вая глаза.— Был бы гинеколог или хирург, так не приглашали бы на спирити ческие сеансы об’яснять «с научной точки зрения»! Знаю я эти сеансы: сиди те там в темноте, бог его знает что... Ферапонт Иванович молчал: в этих словах ревнивой женщины было мно го правды. За последнее время все те, кому не удалось попасть в теплушки, предались неистовому спиритизму. Общение с умершими приняло- какой-то по вальный характер. Развелось бесчисленное количество бесчисленных круж ков, начиная от мелких и несерьезных, где дело не шло дальше вращения блю дечка, и кончая высшими и замкнутыми кружками, которые имели своих по стоянных медиумов. Особенно выделялся кружок Нелли Быховской, недавно овдовевшей бе женки из Самары. В этом кружке существовало какое-то прямо-таки болез ненное стремление к тому, чтобы все, что происходило на этих сеансах—все феномены «анимические» и «спиритические» были санкционированы наукой, об’яснены в свете новейших данных физики и психологии. В этот кружок особенно часто приглашали Ферапонта Ивановича, и он шел туда очень охотно, считая, что об’ективный исследователь не должен про являть консерватизма, и не боясь, что эти участия в сеансах могут бросить тень на его ученую репутацию после того, как область таинственных явлений человеческой психики сделали предметом своего изучения такие ученые, как Крукс, Лодж, Скиапарелли, Фламмарион, Менделеев, Бутлеров, Шарль, Рише, Джемс, Бехтерев и другие. Правда, Ксаверия Карловна находила другие причины посещения Фера- понтом Ивановичем кружка Нелли Быховской, насчет чего и намекала сей час своему супругу. Она, кажется, еще собиралась продолжать свои излияния по поводу испорченной капусты и спиритических сеансов, но в это время Ферапонт Ива нович не вытерпел: — Ксавочка, я, ведь, простужусь!—сказал он, показывая глазами на свою необутую и мокрую ногу, от которой шел пар. — Простудишься!.. Этого еще нехватало!—сказала Ксаверия, Карлов на, но уж значительно мягче.—Ладно, иди уж, иди,—добавила она совсем мяг ко, выпроваживая мужа из чулана и принимаясь наводить порядок, нарушен ный неудачной попыткой к самоубийству. Через полчаса злополучные брюки, носок и ботинок Ферапонта Ивано вича сохли у плиты, а сам он лежал, укрытый двумя одеялами и пил горячий малиновый отвар. Ночь прошла хорошо. На утро, часов в семь, Ксаверия Карловна растолкала мужа: — Ферри, вставай, нужно в молочную сбегать. Ферапонт Иванович, жмурясь и потягиваясь до хруста в суставах, на чал вставать. — Выпей—там стакан молока стоит под крышкой,—сонным голосом сказала Ксаверия Карловна, поворачиваясь липом к стене. Ферапонт Иванович наскоро поел и побежал за молоком. Попутно он решил купить газету. «В последний раз»,—решил он при этом.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2