Сибирские огни, 1928, № 2

ваших стихотворений проникнут совершенно другим чувством: бодрости, любви к жизни, к человеку». Процитировав одно из жизнерадостных стихотворений, Горький за­ канчивал свое письмо такими словами: «До сих пор мы только жаловались и стонали, не замечая, как щедра и богатая жизнь и какою прекрасной мы можем ее сделать, если только за­ хотим. Надо звать к жизни, надо ясно почувствовать и осознать свою связь с природой, а главное, с великим человеческим коллективом, и тогда мы ста­ нем бодрыми, сильными и будем хозяевами жизни, а не рабами ее». Таковы наиболее интересные места того письма, с которого началось мое знакомство с Горьким. Через два года, в 1914 году, группа сибирских писателей уполномочила меня просить Горького о содействии изданию сибирского местного худо­ жественного сборника. Был собран и представлен ему материал: стихи, рас­ сказы и повести. Принципиальное решение его было' получено: Горький согла­ шался предоставить для сибиряков один из очередных сборников «Знание», пользовавшихся тогда громадным успехом, и оставалось лишь договориться о частностях. С этой целью приехав в Петербург, я и направился к писателю. Он принял меня в своей квартире на Кронверском проспекте, в рабочем кабинете, заполненном книгами, картинами и портретами писателей и поли­ тических деятелей (мне запомнились большие портреты Гейне и Лассаля, они висели рядом), отложил в сторону какую-то рукопись и, улыбаясь, спросил: — Вы что же, прямо из Сибири? — Да, из Томска. — Насчет сибирского сборника? — Да. Хотел бы узнать ваше мнение о представленном материале. — Есть вещи хорошие,—с сильным ударением на «о» сказал Алексей Максимыч.—-Если материала листов на пятнадцать хватит—издать можно вполне. Вообще я склонен думать, что Сибирь еще себя покажет... и должна показать, обязательно должна... Помилуйте, этакая громадина... пошагайте-ка от Урала до океана... А народ туда все шел живой, беспокойный: беглые, раскольники, политические ссыльные... Царское правительство дало Сибири хорошую закваску... да и крепостного права там у вас не было... Свой дух должен быть у Сибири... — Какой же такой дух, Алексей Максимыч?—не удержался я от вопроса. — Крепкий, ядреный... смолистый этакий, вот как у молодой сосны... Нашу Европейскую Россию можно сравнить с несчастной, измученой, по­ жилой бабенкой, которую всю жизнь пьяный муж колотил... А Сибирь—мо­ лодая здоровая девка, кровь с молоком, все будущее у нее еще впереди, и в обиду она себя не даст... скорее сама кого-нибудь изобидит... Мы перешли к деловой беседе, обсудили план издания, разобрали от­ дельные произведения. Он сказал, что пригодного материала имеете» пока листов на десять, этого маловато, надо запросить еще. Говорил он с замет­ ным увлечением, хвалил сибирских беллетристов: Гребенщикова, Шишкова, Новоселова. В конце всего спрашивает: — Кто такой Новоселов? — Омский казак. — Молодец парень. Он назвал свою рукопись о Сибири— «Лицо моей роданы». Хорошо. Лучше не придумаешь.