Сибирские огни, 1928, № 1

И от этих звериных судорог ночи, от однотонного глухого стона дождя было печально и страшно. Татарята спали тревожно. Часто открывали из- мученные кошмарными видениями глаза. Темь была пуста и светилась зеле- ными фосфорическими огнями. Воспитательница Мария Панкратьевна лениво открыла глаза. Синие мертвые лучи солнца слабо и надоедливо копошились в окне. Вставать не хо- телось потому, что впереди за восьмью часами нет ничего интересного, и все серо, холодно, как эти лучи солнца. На столе раскрытая, недочитанная ва- лялась книга, где на толстой синей корке стояло—Лидия Чарсктя—рассказы. Мария Панкратьеша, быстро и бесполезно растратившая свою молодость, пла- кала, обуреваемая сказочными мечтами, забываясь за такими книгами, где чистые нежные девушки из института красиво любят черкесов-разбойников... Но большие пузатые часы настойчиво говорили, что вставать нужно, этого требует ее работа. Мысленно проклиная серую, однообразную скуку, Мария Панкратьевна отбросила одеяло и начала натягивать на большие одутловатые ноги протертые чулки. Расчесывалась долго, внимательно. Серое дряблое лицо натирала дешевым, дурно пахнущим вазелином, пудрилась круп- ной, как мука, пудрой. Чуть подкрасив брови, пошла будить ребят. Около татарят остановилась. Удивленно сморщила лицо: — Фи, как гадко пахнет.—И, чуть дотрагиваясь до них стоптанным ботинком, процедила: — Вставайте! Неловко вскочили и испуганно, быстро начали надевать коммунскую одежду. Мария Панкратьевна, открывая в окнах форточки, ворчливо будила ребят. У умывальника очередь. Лениво потягиваясь, пришла заведующая Казимира Осиповна. Не торопясь, расставила шеренгу баночек и щеточек. Тяжело перетаптываясь, фыркала, как лошадь, тряся жирным неуклюжим телом. Увидев татарят, заведующая поджала тонкие губы и, обтирая шею сырым, мохнатым полотенцем, невнятно сказала: — Вы подождите умываться, после. Девчата визжали тонко, закатисто. Ребята метались по-петушиному, гремя тяжелым, не детским хохотом. Толстая, с выпученными глазами, Маруська, стуча кулаком по умываль- нику, разругалась с Колькой. — Ты чо же брызгашь, красномордый гад?! Я тебе не какая-нибудь! Красномордый гад остро скользнул глазами по лицу Маруськи, не торо- пясь, отвел назад руку и сунул крючковатый кулак в бок. — Не дразнись! Лахудра! Маруська, побагровез, согнулась и, хватаясь за живот, завизжала, а Колька спокойно 1 , стуча пятками в пол, ушел в комнату. Татары—Равил—золотушный и Абдрахман, не умываясь, сошли вниз. Мария Панкратьевна посадила их за стол между Колькой и уродливо широкоплечим Ванькой. Колька брезгливо отодвинулся. — Ну, Мария Панкратьевна, сюда-то чо садите?! Да тут, на его гни- лую голову глядючи,—сблюешь, честное слово, сблюешь. Равил опустил глаза, еле сдерживая подступающий к горлу плач. Угрюмый парень, с морщинистым запыленным лицом, заступился: