Сибирские огни, 1928, № 1

— Детка...—Мариша быстро подняла на него глаза. Они блестели ис- пугом и болью. Но это было одно мгновенье. Мариша сгребла палочки с его ладони и резко обернулась назад. Лицо ее тотчас стало оранжевым от заката, на щеке, обращенной к нему, нежно золотился пушок. Посмотри, как горит река.. А дальше—степь, пески и ни одного чело- века. Кто нас видит? Никто. Город? Он сзади. Там—покой. Звонят к вечерне... Она, смеясь, протянула руку вперед. Дзюбин, задумавшись, смотрел на нее и думал, как понять женщину? — Милый, бежим к реке! Зарево заката опрокинулось в реке. Песок, днем такой легкий и горя- чий, теперь отяжелел, и быстрые шаги ложатся цепью глубоких впадин. Старый мост ворчит и стонет, когда по нему едут обозы, а теперь в его клетчатых пролетах застыли тишина и холодок. Оранжевая глубина приняла две человеческих тени и закачала их, пе- реливая волну. — Я вот так—Мариша положила голову на колени Леонида.—Что ты молчишь? Будет тебе. Хочешь расскажу про пожар? — Расскажи,—улыбнулся Леонид. Его глаза снизу Марише показались выпуклыми и чудными. — Я играла в куклы под сараем. Было воскресенье. Вдруг запахло так, будто ставят самовар. Вбегает мать, юбка с нее ползет наземь, не завязана. Схватила меня за руку, молча протащила через двор и выкинула на улицу. Только тут я увидела—у матери глаза выкачены, а за нашей избой—вместо повети—огненный гребешок. Пламя сняло крышу, пыхнуло изо всех окон... Да, там сыпались стекла. Мне показалось, они сначала ежились и стонали, как живые. Я дрожала, хотела кричать, а в горле жарко и голосу нет. Нас увезли в поле, туда же пригнали овец, коров... Крики, пылища и сквозь пыль видно: вместо нашей деревни—голая земля, а на ней красная шапка. А всего страш- нее... знаешь что? — Что?—рассеянно спросил Дзюбин,—он глядел на реку. — Всего страшнее было...—медленно и вдруг изменившимся голосом на- чала Мариша. Дзюбин остановил на ней удивленные глаза—...вот что. Во дво- ре у нас стояла старинная колода... ветхое крыльцо было обращено к восто- ку... у дверей—избитые, отоптанные пороги... в горнице скатерть красными пучками, которую вязала еще бабушка... Вчера играла в куклы, а сегодня... черные пни, душный запах гари, где стсяла колода—полоска лежалой земли и черви. А на мне—непривычное, праздничное, прожженое платье, и нет кукол... Новое, новое надо, все сначала, по-другому... сгорели исхоженные по- роги... Ну? Не страшно? — Да... бывают такие пожары...—с трудом улыбнулся Дзюбин.—Он был недавно... — Кто? — Пожар. — В куклы играла!—засмеялась Мариша, но глаза ее остались серьез- ными. Она пригнула голову Дзюбина, придержала рукой мягкую прядь его во- лос и шепнула в самое ухо: — Недавно... поджигатель ты мой! Жесткие губы Дзюбина зажали Маришин рот. Ночная темень опустилась на реку, редкая волна отливала серебром, старый мост был грузен, как уснувший слон, когда две черные тени двинулись к городу.