Сибирские огни, 1928, № 1

Личное дело. Н. Чертова. I. Мариша медленно повернула ключ и распахнула дверь своей комнаты. Она не была в ней ровно сутки. Все стояло на своих местах. Легкая штора была спокойно опущена на окно, бледный утренний луч лежал на несмятой подушке, в углу чернела грузная туша нианино. Странно. Вещи не передвинулись на непривычные места, они стояли по- корно и строго, молчаливые и неизменные,—какая дикость! Но вот робкие следы вчерашнего: у зеленого одеяла смят и завернут угол—доставала ботинки, торопилась, машина ворчала у крыльца. Да полно, только ли сутки прошли? Мариша стянула пальто и, ломая привычку к нерушимой аккуратности, бросила его на постель. Потом схватила зеркало, другой рукой с треском про- тащила по полу круглый стул от пианино, подсела к столу. Зеркало показало ей черные, испуганные и спрашивающие глаза, обве- денные легкой тенью усталости. В углах губ легли пыльные полоски. Мариша встала и потянулась к полотенцу. Но гвоздь был пуст, она боль- но зашибла локоть, растерянно улыбнулась и забыла, зачем встала. На полу белела сложенная бумажка. Мариша подняла ее, развернула и, потирая локоть, принялась читать. — ...«На бюро ячейки ВЛКСМ сделать доклад о поездке в подшефную деревню, сегодня»... Поездка в подшефную деревню! Мариша опустила руки, прислонилась к печке и залилась медленным, горячим румянцем. — Как я могла? Как я могла? И тотчас в ее возбужденной памяти встали—мощный рокот машины, ночная дорога, тревожный свет факелов, черные тени людей. Она зажмурилась, до того ощутимы были эти немые и яркие куски. Но тогда перед ней выросли широкие плечи человека в кепке, надви- нутой на глаза. Голова отделилась от плеч и подвинулась к Марише вплотную. Дзюбин. Какая у него странная, раздражающая фамилия. И как он поразительно просто сказал, смеясь и умоляя: — Хочешь быть моей, Мариша?.. Я давно о тебе думал, Мариша... Полно, давно ли?