Сибирские огни, 1928, № 1

Черпают порошок тупым кончиком пера и перед зеркальцем шумно вбирают в ноздрю. Потом слегка прикрывают глаза. Казик собирает со ска- терти блестящие белые пылинки, жадно слизывая с пальцев. — Осторожнее, господа, ради бога,—осторожнее... не рассыпьте. Зеленый свет от лампы пушистым котом перепрыгнул па стену, сполз к казиковой кровати, блеснул в никелированных шариках и дырявой кисеей лег на одеяло. Поэт Шура Мерц на диване курит сладковатый табак из беленькой трубки и жс-нским голосом, нараспев, читает стихи: Сломите будничные рамки И от людей уйдите прочь: Построит радостные замки Для нас сегодняшняя н о ч ь - Больных ночей товарищ старый И друг единственный у нас Сомкнет в одно четыре пары Прозрачно думающих глаз. И, разгадавши смысл однажды Неодинаковых дорог, Пусть торопливо гложет каждый У жизни вырванный кусок... И мысли крепкие, как водка, И ненадежные, как воск, Пусть ясно выпукло и четко Наш вырабатывает мо з г - Вчерашних нас—тупых животных— Мы заключили в сладкий плен, Где наша мысль кричит у плотных, Невероятно белых стен... У инженю горят сумасшедшие расширенные зрачки и под темной кожей неустанно работают челюсти: — Невероятно... белых... стен... Голос ее рвется, как гнилая нитка. Казик обезьянкой крадется по ковру, трет шуршащие ладони и, накло- няясь ко всем, сладко заглядывает в глаза: — Ну... как? Сжав руками виски, покачиваясь, Заломов нечистым, осевшим голосом собирает в кучу разрозненные, скользящие в мозгу слова. Он часто облизы- вает сухие губы. — ...и еще вот... Слушайте. Когда в Москве, в голодный год... я метался по халтурам, играл за полфунта сахара... кормился гнусными пайками... пер их на салазках через весь город, по-собачьи высунув язык... грыз конину и думал только о том, как бы ухитриться не подохнуть...—они в это время жрали не больше моего, но... гарланили, бессмысленно, дико шумели... смеялись, шлялись с флагами... жили... У меня мысль: знаете, что они тогда делали? Они риквизировали у нас наше завтра. Да, да... Кастрировали у нас вкус к жиз- ни... Нас оставили на сцене забавлять почтеннейшую рвань, но со сцены жиз- ни нас вытурили в шею... Мы получили бесплатные контрамарки на право быть случайными зрителями чужой похабнейшей.комедии... мы—чуждый элемент Вы понимаете? В родной нашей многоуважаемой стране мы—иностранцы... Незнатные иностранцы... Он быстро идет к столу и тонкими пальцами хватает перо...—Да... вот. Чувство такое: еду в загаженной мерзкой теплушке без окошек по пыльной степи... Куда? К чортовой матери. И ют скоро выпрыгну под откос... от духо- ты. Дальше не поеду. Ну их... Он круто поворачивается и говорит тихо, но четко, будто a part на сцене: