Сибирские огни, 1928, № 1

явил мужикам, что готов один нести за все ответственность, но Чикунов и приказ- чик боятся этого—тогда их засудят наверняка. Все знают, что они были актив- ными самосудчиками. Поэтому они держатся прежней линии: убивало, дескать, все село и пусть всех судят. Сенин отец хлопочет, чтобы мужики заблаговре- менно позаботились об адвокате. Он выложил пятьсот рублей и пустил подпис- ной лист. Собрано уже около пяти тысяч. За эти деньги, говорят, можно дело в суде выиграть. Мне очень жаль Аверю: он такой был чудесный и так свято верил, что ленинизм без вечного двигателя—все одно, что тело без души. Это его подлинные слова, и мне сейчас хочется плакать. За что убили человека?.. Говорят, жене Авери выдадут тысячу рублей за изобретенную мужем крошилку. Но разве жизнь человека тысячу рублей стоит? Все шесть трупов похоронили в братской могиле, все село было на похо- ронах, я тоже ходила с Верой. Ах, как тяжело было и как жутко. После дома с Верой была истерика. Сегодня утром я ее проводила в Алма-Ата, она хочет устроиться служить, и вот я теперь совершенно одна. Голубчик, Борис Нико- лаевич! Мне жутко здесь жить, мне хочется отсюда бежать, куда-нибудь дале- ко-далеко... А некуда... Растеряла я всех друзей и знакомых, личное счастье сколотить не могла, мне сейчас 29 лет, й я—старая дева, которая способна толь- ко учительствовать... Холодно как-то на душе!.. Голубчик, нельзя ли у вас на постройке устроиться конторщицей? Напи- шите мне, я приеду к Вам. Хотите, я буду Вашей любовницей, все равно, толь- ко вытащите меня отсюда, из этой глухомани. Вот и все. Крепко жму руку. Н. Д. Техник Замойский повертел в руках письмо. Ему было жаль Наталью Васильевну, но в Ленинграде у него осталась невеста. А вдобавок—кем он устроит ее на гидростанции?... Рабочие носили мимо кирпич и где-то вдали звонкий бодрый голос кричал: — Ать... Два... Три... А ну, еще да-авай! Замойский сунул письмо в голенище и побежал проверять кладку фун- дамента. И через минуту он уже совершенно забыл о письме...