Сибирские огни, 1928, № 1

— Нет у меня бандиста... — Можно поискать,—насмешливо произнес Чикунов,—хотя Аверя и селькор, а обыск мы у него все-таки сделаем... Аверя подошел к кровати и загородил ее спиной: — Вон из моего дома!.. Гады!.. — Ты, Аверя, не ругайся... Мы к тебе по-хорошему... — Вон, сукины дети!.. Сеня поднял берданку: — Уйди, Аверя... — Не уйду!.. Кулацкое отродье!.. Не спугаешь меня берданкой. — Уйди от греха!.. Чикунов подбежал и схватил Аверю поперек живота: — Вяжи его! Сеня сдернул одеяло и перину. Под ними лежал Широченко. — Бей бандиста!—закричал во все горло приказчик и взмахнул топо- ром. Широченко завыл по-звериному: приказчик отрубил ему руку. Мужики вбегали в избу с кольями. — Здеся! Кр-ройП. И-и-эх!!! Аверя вывернулся из рук Чикунова и вцепился приказчику в волосы. — Ах, ты драться?.. Драться, сукин кот!.. Он размахнулся и ударил Аверю обухом топора в спину. Аверя, упал, и кто-то из мужиков тут же расшиб ему череп ломом. — Б-бей!.. Мужики забыли, что это—изба Авери, а не Широченки и стали ломать вещи. На пол грохнул шкафик с посудой, и пол покрылся белыми осколками разбитых тарелок и блюдечек. Приказчик остервенело рубил стол и табу- ретки. Чертеж вечного двигателя попал под ноги рыжебородого кандидата, и тот размазал его большим, грязным валенком... X. Технику Замойскому принесли письмо. Почерк был незнакомый, и он с интересом разорвал конверт. Письмо было от Натальи Васильевны. Замой- ский примостился на свежевыструганные сосновые доски и стал читать ров- ные бисерные строчки: Милый Борис Николаевич! Не думала Вам писать, а вот видите—пишу. Тяжело мне, голубчик, а близкого человека нет, с кем можно было бы поделиться словом. Когда-то Вы были в меня влюблены, а я в Вас... Но, впрочем, об этом и не стоит. Напишу Вам жуткие красноярские новости. Помните, когда Вы были у нас, бандиты разбили нам два окна. Так вот этих бандитов четыре дня тому на- зад вечером убили по мирскому приговору. Против этого приговора, высказал- ся только один Аверя—чрезвычайно интересный человек—коммунист и изобре- татель. Аверя был против самосуда, и когда он хотел спасти жизнь одному из бандитов, его тоже растерзали за компанию. Погиб также профессор Прокудин (помните, я Вам говорила—ученый, ссыльный?): он хотел помешать самосуду, и его тоже убили. В общем—ужас. Я до сего времени не могу притти в себя и осознать все- го совершившегося. Через день к нам приехал прокурор и арестовал председа- теля сельсовета, Сеню (помните, у нас был чернобровый парнишка, ухаживал за поповной?), Чикунова, Настенькиного отца—священника, приказчика из по- требиловки и всю ячейку. Оказывается, верховодил всем Сеня, он мне в этом сам сознался и вот почему: Настеньку, его невесту, бандиты накануне изнаси- ловали и избили, и он мстил, как оскорбленный жених. Между прочим, На- стенька ходила на пятом месяце беременности, и у ней получился выкидыш. Но Сеня в жены ее не отказывается взять, он ее очень любит, не знает только, чем кончится вся эта история. Вообще Сеня держится лучше всех. Он даже за-