Сибирские огни, 1928, № 1

сильные влияния на органы слуха. А жизнь, особенно жизнь большого города с его грохотом, полна этими влияниями. Слуховой нерв ежеминутно грубо травматизируется, в этом большая беда. Человек, простоявший несколько часов на колокольне в пасхальную ночь, долгое время после этого не годится в качестве слушателя и ценителя скрипки. Один офицер, переживший осаду Осовца немцами, рассказывал, что когда, наконец, он покинул железобетонный каземат, непрерывно гудевший и содрогавшийся от канонады, то долго после этого- его забавляло то обстоятель- ство, что шагах в десяти от гармониста он не слышал звуков гармошки, и ему казалось, что солдат делает только вид, что играет... Мы все знаем, какое значение имеет для четкости нашего восприятия фон. На «фоне» тишины до нас доходят такие звуки, которые мы не улавливаем в шумной обстановке. Я нарочно, пожалуй, даже из педагогических соображений, остановился так много на звуке, потому что заметил, что люди, незнакомые с учением о свете и звуке, а также с физиологией органов чувств, легче усваивают все вы- шеприведенные рассуждения применительно к звукам. Теперь мне легко будет перебросить короткий мост к рассуждениям о свете. Я уже сказал, что здесь открывается огромное принципиальное сходство между звуком и светом. Каждый из семи цветов спектра обусловлен соответ- ствующим количеством «световых» колебаний. Со стороны суб'ективной здесь дело обстоит аналогично звуку: светоощущение и цветоощущение мы приписываем раздражению элементов сетчатки «световыми» колебаниями. Красный цвет (крайний, с наименьшим числом колебаний) мы воспринимаем при четырехстах биллионов колебаний в секунду. Крайний фиолетовый, еще видимый цвет, соответствует семистам биллионов... Но, кроме видимых лучей, существуют еще невидимые. За красными лучами в сторону уменьшения ко- лебаний идут инфра-красные, затем электрические. За фиолетовыми—ультра- фиолетовые и рентгеновские лучи. Здесь интересно отметить, что суще- ствуют насекомые, видящие ультра-фиолетовые лучи. Конечно, невидимые лучи не имеют сейчас для нас практического зна- чения. Но все это важно, чтобы подчеркнуть относительность наших сужде- ний о свете и о цветах. Нам важно- то, что в пределах видимых лучей суще- ствует бесконечная разница в степени восприятия их различными людьми. Между четырьмя стами и семью стами биллионов колебаний! Несомненным является то, что наши суждения о темноте, об освещении, об интенсивности света весьма относительны и суб'ективны. Вообще-то говоря, очень мало случаев, когда мы можем сказать, что находимся в абсолютной темноте. Конечно, при полном отсутствии света ви- деть нельзя. Но этого-то полного отсутствия света практически никогда не бывает. То, что для нас—полная тьма, вовсе—не тьма для ночных птиц и кошек. И они видят хорошо в нашей «абсолютной» темноте. О человеке же известно, что, побыв некоторое время в темноте, которая сначала кажется ему абсолютной, он через некоторое ьремя начинает различать предметы: «глаз, говорят, привык к темноте». Сетчатка стала чувствительна к более редким колебаниям. Здесь полное царство относительности. После освещенной комнаты нам кажется темно, когда мы выйдем ночью на улицу (похоже на то, как пос- ле канонады прапорщик перестал слышать гармошку). После сильного раз- дражителя слабый не ощущается. Наш орган зрения в условиях современной жизни так же, как и слух, подвергается безжалостным травмам сильнейшими раздражителями. Вспомните ярко освещенные электричеством наши помеще- ния, кинематографы и вообще всю жизнь культурного человека! А в то же