Сибирские огни, 1928, № 1

вместе. В гости ходим дружка к дружке. Все перемололось... Иной раз и так бывает: злишься-злишься на человека, и вдруг тебе жалко станет его, совестно. Как Егорка с Никитой... Напоследок Егорка отдал свой табак Никите. Правда, табак—дело малое, а чувство большое он обозначает. СТЕКАЧОВА П. Ф.—Похожденья эти напомнили мне Мишку ташкентского (Героя повести Неверова «Ташкент—город хлебный». А. Т.)... Страсть, как мне хоте- лось, чтобы Никиту не поймал дозорный! Я думала, так случится: Никита придет до- мой, услышит разговор жены с дозорным, догадается, что его ловить думают, и уйдет обратно. Хотелось спасти Никиту... Супротив Я ш к и этот рассказ дюже бастей. Тот ровно нарошный, а этот к делу. УЛЬЯНОВА А. И.—Мне просто не терпелось, не сиделось, когда дозорный об- манывал Никиту. Тут бы его и положил, этого дозорного! Гад! Замытарил мужика!.. ШУЛЬГИНА А. Г.—А я напугалась, когда Никита кули с хлебом вез. Вот, ду- маю, сейчас на него кто-нибудь напорется из знакомых! Тогда—каюк! СОШИНА Е. И.-—Все правда. Деги, говорит, Никитины рассказывали, что у них откуда-то взялись и мука, и пшеница. Они все разболтают. Что им? Они с глупого ума и больших завсегда подведут. Не облыжно тут речь про них говорится. ШИТИКОВА М. Т.—Вдумчивый этот рассказ. Только суд малость плоховат. Нужно было писателю посадить тонкого судью, чтобы умно Никитино дело разобрал. И надо было разобрать, а то зря мужичонка запятили в тюрьму. Неладно это вышло... От всего рассказа у меня отвращение к богачам и недоехам-судьям. И еще в нем, по-моему, есть мысль такая. В мире много бед и несчастий, но они скрыты. Если бы их раскрыть, можно бы горе людское поправить. Но трудно раскопать корни наших бед. Когда ищут их, ошибаются, и оттого еще хуже бывает некоторым людям. Вот, как Никите. Суд искал причину убийства, да не нашел. За пролетарское происхо- жденье и за темноту сбавили наказанье, а за чувство к голодным детям—нет. А ведь кабы не дети, Никиту и не судили бы... Есть богатые и бедные, ну, будут и убийства.. ТИТОВ П. И.—А мне кажется, главная мысль тут такая: человек, чтобы огра- дить свое потомство от голодной смерти, без умысла и с умыслом сделает какое- угодно преступление... И рука не подымается карать его за это... ОБЩЕЕ МНЕНИЕ: Повесть весьма желательна в деревне. Принять ее в первую очередь. ПРИМЕЧАНИЕ: После случайно попавшего в нашу аудитоию «Яшки-таежника» публика ждала от Глеба Пушкарева серьезного художественного слова. Повесть «Надо воротиться» вполне удовлетворила это ее желание. Мы читали эту вещь в самое неблагоприятное для углубленного восприятия ее время: в разгар молотьбы, когда по вечерам коммунары приходили в школу усталые до изнеможения, запыленные, с воспаленными от сора глазами, когда тела их сладко ныли и тянулись к постели. Г. Пушкареву предстоял в нашей аудитории тяжелый экзамен. Остерегаясь возможного косвенного влияния «Яшки-таежника» на оценку «Надо воротиться», я нарочно не сообщил коммунарам автора этой повести. Фамилию его я держал в тайне во время читки и до самой реплики Е. С. Блинова, т.-е. почти до са- мого конца разбора произведения. Впрочем, и раскрытие автора не сбило коммунаров с пути беспристрастия их отзывов о повести. Повесть одолела все опасные условия обстановки при разборе ее и властно захватила внимание крестьян от начала и до конца читки. Степень этого внимания была разве немножко ниже той, какую я наблюдал при чтении «Правонарушителей», «Ташкента—города хлебного», «Мытарств», «Сказка о Ермаковом походе» и т. п. про- изведений. Начиная же со сцены мольбы Никиты перед старухой об отдаче ему муки для голодных ребят, в аудитории там и сям постоянно раздавался характерный звук «цц», показывавший, что повесть волновала слушателей. При монологах Никиты лица ком- мунаров вспыхивали одинаковой улыбкой, в которой ясно угадывались—любовная ирония и жалость к этому герою повести. Это—показатель большой четкости и выдер- жанности художественных линий, которыми зарисован Никита Куликов. Некоторые горестно-комические фразы повести кто-то из молодежи встречал заметным смешком. Смешок этот шел, правда, от эстетического удовольствия и тоже был пропитан горечью, но он обидел слесаря Е. С. Блинова. — Чего смеетесь?—урчал Блинов на молодежь.—Балды! Мне над вами после этого смешно. А ему робко отвечали: — Да над книжкой смешно. — Шибко ртов у Никиты много. —: Жалко, а смешно. Не утерпишь...