Сибирские огни, 1928, № 1

230 * * А. ТОПОРОВ этот звук-радиво своими мыслями-мнениями. Заботишься запомнить каждое словечко. А почему? Да потому, к примеру, чтобы было у тебя, о чем речь повести, когда сой- дешься с чужим хорошим человеком. Сойдешься ты с ним и сейчас же спросишь его: «Читал ты книгу «Два мира»? Нет, так слухай, я тебе расскажу. И должен ты раз'яс- нить человеку вот, дескать, какое понятие отвращения от белой э к е п р и я ц и и дал Зазубрин... Век будут люди об этих «двух мирах» помнить. И веки-вечные у каж- дого крестьянина не оборотится душа к белым. Нехай, скажет, этот белый мир исче- зает с земли навсегда. Чорт с ним! Нехай бы эта книга была в три четверти аршина толщиной, нехай бы в ней было полное революционное ученье для человека, и тогда ее всяк будет слухать—вот как!! Тогда а к к о р д писателев был бы еще лучше. Не- хай тут попадались бы и скучноватые страницы, но всякий читатель знал бы, что дальше—интерес... Пропиливали партизаны тайгу... Это рассказано на 5-6 листочках. Напиши автор, вместо них 50-60 листов, и то я слушал бы этот рассказ с охотой... Составлено все из отрывков, без подробных доказательств, а так представитель- но, будто писатель все это сам пережил, перевидал. Все п р о и с х о ж д е н ь е пи- сатель изобразил с наглядного факта. А ежели Зазубрин это выдумал, не видючи, то у него здоровенная голова! А ежели он описал слыханное от людей, то он сурьезный мастер своего дела. Все факты колчаковского времени показаны в точности. И какие люди тогда были, и как, и чем они были настроены. Дело писателя было—показать это. А люди пусть разбираются, потому что у всякого свой у к у с на людей. Почи- тай, у самого настоящего остолопа в голове от «Двух миров» хлыснет волна к ум- ственному размышлению... Ежели разобраться со всеобщего масштабу, то у офицера Рагимова никакой дельной науки и не было. Жил он там, где лучше... Я думаю, что всю книгу можно по- казать только в к и н е м а т о г р а ф е . Да и то не покажешь пира полковника Орлова. И непременно проведется книга когда-нибудь в театрах. И будет в народе ходить эта книга ужасная и в п е ч а т л е н н а я ! Отшибет она народ от всего под- лого творчества старого режима. Отчего это так? Оттого, что составлен роман не токма что трогательно, а просто-таки к а р д и н а л ь н о ! Теперь еще добавлю: как я понял «Два мира». А вот как. Будет мне 75 лет, и будут у меня внуки. Буду я садить своих внуков на пузо, и все им до слова, до тонкости расскажу из этой книги. Иначе нельзя. Потому что, когда я слушал чтение про «миры», то был в припадке. Такое ду- шевное положенье у меня было, что будто бы я убил человека, и мне грозило боль- шое наказанье... Человеческое сердце к сердцу примыкает. Завистовского берем—как ты об нем не пожалкуешь? Но пожалкуешь, и тут же вспомнишь два мира, которые насмерть схватились, и все становится в тебе мертво. Болезно за Завистовского, а должно быть так. И слова эти « д о л ж н о б ы т ь т а к»—мягкие слова, успокои- тельные... Про смерть офицерских детей, про самих родителей надо сказать как-то ласково и п о к р е т н е е (читай: покорректнее. А. Т.). От веры своей идейный офицер шел. Шел куда-то в Месопотамию. Про слова Зазубрина еще добавлю такое. Он писал не по пословице: т в е т д е н е ж к и б е р е т . Он в записанную правду кое-где вбил лишь свои художествен- ные клинушки. Для ладности. Ну, а уж лаку-то нету. Он мог бы размаслить, развести сколь хошь, но, должно, не схотел. И так обойдется. Перемаслишь—хуже может вый- ти. Применю писателей к нашему столярному делу. Есть такие мастера. Сделает вещь, а в ней внутренний разрыв. Мастер засаживает в него кусок материала, кото- рый там не должен быть и пользы не дает. Потом мастер дурную вставку закраши- вает, чтобы покупатель обман не узнал. Так и писатели иной раз нашего брата при- краской надувают. У Зазубрина в «Двух мирах» этого нет. У него лукавства с при- краской нет. По доброй совести все сделано. Много страниц совсем даже некрашен- ными остались. А делу это не мешает нисколько. СТЕКАЧОВ И. А.—Сцена расстрела 49 мне кажется длинной. Здесь необходимо было как-то иначе написать, чтоб и сильно было, и не тягуче. Выражение « П и л и - п и л и ! » шибко часто повторяется. Сократить бы его. Надоедливо получается. Вместо него, другие слова кое-где поставить—лучше будет. Поддерживать публику надо бы чем-то живым, веселым. На войне ведь хоть умирают, а подбадривают себя... Опять же про расстрел 49 скажу. Винтовки, черные точки, винтовки качнулись, то, другое, пятое, десятое—и тягучее все. Если бы автор расстрелянных изобразил в изуродован- ном, искаженном вида, с размозженными черепами, так же, например, как убитых офи- церовых детей, куда ярче была бы картина! Частичка в этом описании газетного от- ражается... Мне так думается: где писатель старался скорей да крепче сказать, там хуже вышло, а где проще—там лучше. При расстреле у церкви сказано: стена побеле- ла. Что побелело? Какакя стена побелела? Понимай, как знаешь... Но таких смутных