Сибирские огни, 1928, № 1

ТИТОВА А. И.—Ужасно для меня это описанье. Картина вешанья на журавле показалась мне ближе, чем расстрел сорока девяти человек. Та в отдаленности. При повешении у людей выраженье слов было, а это лучше. Когда убивали сорок девять— иад ними, казалось, стояла тихая туча. Правда, нестерпимая, но у писателя в этом ме- сте мало выраженья было. Почти все люди страждали молчком. Кабы тут был народ- ный рев, крик—еще бы страшней обошлось тогда! Но все было тихо. А подпиши он реву—ну, с ы с т о р о н н ы , могли бы мы все закричаться!.. Стоят эти сорок девять душ передо мной, все помертвелые... Смерть Завистовского еще ближе припала к моему сердцу, потому что слова тут выражал вьюнуш. Много слов. И слова эти н з и л и меня всюе: « м а м а , ма - ма , м а м о ч к а!». Не сравнишь, ведь эти слова с тихой смертью. Со словами смерть пронзительней, лучше. Волнуешься тогда шибче- Неспокойная эта книга. Все время она тебя дергает. Придает всем людям стра- сти. Я замечала по людям: слушают-слушают, замрут, а потом разом и вздохнут (Изо- бражает. А. Т.) о-о-ох-ох-ох! П л а ч у щ е е сердце матери не вынесло страданья детей. В бессознании, видно, была офицерова жена, когда муж убивал револьвертом детей. А если бы она была в чувствии, то у них занялась бы борьба. Мать не даст на смерть своих детей. Лучше сама вперед покончится... Никакие еще книги я так не поняла, как эту. Сочинитель ее многоумный, видать, человек. Кое-чего описанного он, может быть, и не видал, но сообразил без виденья, как надо представить любое дело. Соображение, значит, у него настоящее- Неправедно то, что красные все—хорошие вышли. М я т е ж н и к и и о х а л ь - н и к и и у красных были. Но только что их общий умысл был справедливый, а кур некоторые из них тоже воровали. Уж не без того... Книга «Два мира»—не чищена, не тесана, не стругана, а русским языком... просто рассказана. Может быть, где-нибудь плохие слова и были, но я за ними не гналась и не запомнила— Воронцова—настоящая кобыла! Маленько бы ей п о к р о т ч е быть, стерве, в церкви-то! Ихнюю потеху с Мотовиловым делать бы не в церкви, не при больных, а где-нибудь н а п р о с т о р н о м м е с т е... Дьячку дивлюсь: как он мог читать в церкви один над мертвым? То ли он шибко веру чо ли держал?.. Жалко, что Мотовилов белый был. Будь он у красных, он бы еще жестче за де- ло брался. Не поддался никому: сам унистожил свою жизнь... Некому, видно, было его подмуштровать, чтобы он красным сдался... Навой раз писатели просто дурь вытворяют. А Зазубрин этот дорого стоит: он думать заставляет. Вот всего, что завертелось в голове, рассказать, может быть, и не смогу я, а о н о есть т а м , в о м не. .. Есть которые писатели несут никовэ: коровы, да овцы, да овечьи языки, да луну обоссять, да как кобыла в барских хоромах напрудила... Неково слушать. Бить бы этих писателей эких ихными книгами в лоб!.. (Обращается ко мне. А. Т.). Недоумлю я, как это писатель мысли человеческие узнает? Молотов проходил коло мертвой старухи, которая лежала под снегом на дворе... еще чулочек-то торчал из снегу. Про- ходил Мотовилов и думал. Как это писатель отгадал, что думал Мотовилов? Сложно угаданы мысли. Точка к точке, подходя- Пишет Зазубрин так, что у него слово—слово родит. И ядрено пишет, по-му- жичьи. С его писанья я разбор такой себе в ум взяла. Люди все—люди. Все одинако- вы. Но зачем они полосуются? За власть боролись. А все это наделало богатство. СОШИНА Е. И.—Не даром Мотовилова так назвали. Вон сколь он людей замо- тал! Добрая мотушка. Ишь, какой Антип! Здорово коло мертвой старухи лопал... Жгли белых на костре, глаза у них лопались... Оно хоть и жалко, а пущай их! Полу- чили то, что другим сами давали.. Написано все с перекидкой. Вот как у нас в хозяйстве бывает: одно дело де- лаешь, на другое оторвешься, опять бежишь к первому, и понимаешь, как его гнать дальше надо. Не сумлеваешься... Мы вечерами про книгу все судили во дворе (В теплом скотном. А. Т.), когда пойдет доить и убирать коров. Там у нас ладный, попутный разговор бывает. Здесь я маленько как-то ошибаюсь. Не могу всего обсказать. А там у нас: один скажет слово, другой подовторит, и еще дальше-дальше зачнем судить. Разносим коровам мякину, а сами торопимся, чтобы послушать, чо люди толкуют про чтенье. Книжка туго взяла нас за думку... ШИТИКОВА М. Т.—При отправке белых на войну речь профессора показалась мне скучноватой своей удлинительностью. Денщика Барановского Фому очень ясно видно. Простоватый, добродушный и преданный слуга, который ничего лучше своей работы и не знает и думает, что все так и должно быть, как есть. Рагимова чувствуешь, как храброго военного человека, который все-таки производит отталкивающее впечатле-