Сибирские огни, 1928, № 1

БЛИНОВ Е. С.—Я тут понял вот что: до чего же старый мир был дряхл умствен- ной способностью! Взять профессора и Спирьку. Профессор не мог понять, что народ- ную революционную волну никому нельзя остановить. Раз течение отправилось, то ему противостоять ничто не может. Дурной профессор. Вообще этот ученый мир в свое только углублен... А больше ничего не видит, не понимает... Спирька среди масс вращался. Он понял, куда надо тянуть. Хоть его отец и ушел к белым, но Спирька знал, что все-равно белая сторона неправа... Возьмем офицеров: Рагимова, Колпакова, Капустина, Мотовилова, Барановско- го). Из них только один Мотовилов борьбу вел за существование белой власти. А это— меньшинство. Барановский сразу же на фронте заметался. Не только что воевать, а не знал, куда двинуться. Профессор не понял, что помощников у него—один Мото- вилов. Но и тот не будет беречь его паркет... Рагимовых было много у белых. Из Колпаковых да Капустиных состояла почти вся офицерская шатия. За одно офицеры никак не умели думать. Из романа хорошо видно, из каких лохмотьев состояла белая армия... Каждый офицер в свою сторону тянул. Разложение полное дадено... Кабы писатель это все дело подкрасил через силу, пожалуй, я многому бы и не поверил. А то написано все не по-лизаному, а как должно соответствовать. Факты видишь. Не догадываться тебе тут приходится, как иной раз... Бывает, что сомневаешься: верить аль нет писателю. В «Двух мирах» такого недо- уменья у меня не было. Здесь—интерес в тебе, ожидание дальнейшего. И насчет прав- ды не сомневаешься... Тимофей Васильевич Стекачов не верит, что Жестиков мог хвастаться Чубуко- ву об изнасиловании Маши. А я говорю—было так. Как только белые занимали де- ревню, им начальство разрешало алырничать и всякое творить. Этим-то они и народ от себя отшили... Вот и Жестиков. Он же глупый был. Умный беляк не стал бы пако- стить, ну, а Жестиков был дурак... Слыхать, что писание у автора наскоро накрученное. Может быть, он сам ду- мает: вскоростях писал, неладно вышло. А нет, вышло очень даже ладно... Художе- ство рассыпано всюду, по всей книге. За течением «миров» я следил внимательно и постоянно. Хотелось понять, как и что из них образуется... Хоть и перескакивает пи- сатель с главы на главу, а ты знаешь, какой отрывок куда надо определять. Легко связывается у Зазубрина все. И, главное, затягает. Согласен ты книгу слушать или чи- тать, пока хватит мочи. В романе взяты самые бойкие примеры т о г о времени. Возьми-ка дурость Ор- лова. Нигде поставить на сцене такой картины невозможно. А так было. Или—отсту- пление партизан или смерть Петра?! Да много такого!? Я вижу, что этому писателю нужны жизненные факты—тогда он здорово напишет. Он из книг не берет, чо надо. По-моему, буржуазному классу эту книгу давать не надо, а то прочтут пузаны и ска- жут: «Э, глупо же наши белые воевали с красными. Никакой у них склепки не было. В будущем так воевать нельзя. Надо воевать организованно, как красные»... В книге Зазубрина все существенное. Ежели ее прочитать через 50 лет, то она тогда еще жут- че покажется... Как вон «9 3 г о д» Гюго—теперь ужасно читать... В деревне эта книга нужна для народного воспитания. По прочтении ее всякий тумак поймет, какой же «мир» лучше: белый или красный? Хорошо все подогнано в книге. У меня никакой путаницы в голове не было. Как глава появится, так ты уж знаешь, откэль она и куда принадлежит... Эту книгу я не ровняю со всеми прочитанными в школе. Может, в будущем толь- ко попадет ровкя ей. У Под'ячева сильные книги, но там про отдельных личностей. Например, о бедном мужике, бродяге или пропойце я не буду сильно страдать. А тут человека волна революции занесла, и он мучается. Петр, повешенные на журавле, Маша, Дарья, расстрелянные у церкви и др. Это же огромные картины! То ли я читал где, то ли от кого слышал такую штуку. У французского астронома был единственный сын. Этот сын заболел и умер. Собрались родные, плачут, ревут, мечутся. Астроном— знай смотрит в трубу на небо. Родные на него обиделись. «Что ты, аль тебе не жалко сына, аль тебя это не касается?». А он им сказал: «Посмотрите на всю вселенную. Там ежесекундно целые миры гинут, а я должен, по-вашему, об одном сыне думать?». Так и «Два мира» выше многих произведений, в которых описывается про отдельных личностей. Широко здесь охват берется. Правда, знал я, чем должно все кончиться, а хотел от писателя про концы узнать. Я предполагал, что Воронцова была Татьяна Владимировна. Вот-вот, думал, в церкви Барановский ее узнает и между ними про- изойдет интересный разговор. А надо бы так писателю эту сцену подвести. Наверное, Барановский раскаялся бы ей, что напрасно она ему целовала шашку, когда отправля- ла на войну против красных. Чтобы она ему на это ответила?!! «Два мира»—в аккурат для нашего брата сочинена. Может, какой-нибудь «тон- кий» человек и будет ею недоволен, ну, а нам она в самый раз. Лучше и не требуется.