Сибирские огни, 1928, № 1

ШУЛЬГИНА А. Г.—Мне жалко старуху, которую солдаты на печи поджаривали. Ей, бедной, с печки слезть некуда, теснота, а в печке каждый солдат блины пекеть. Разве это не горе? БЛИНОВ И. Е.—На этой печи только Вельзевулу жить—(Вельзевул заимство- ван из пьесы-сатиры « Б у р ж у и в а д у » Д. Д о л е в а , недавно поставленной на нашей сцене. А. Т.), а солдаты старуху туда загнали. Всю, поди закоптили, несчаст- ную. Фома при Барановском был, как Ваничка при Филипп Степаныче в « Р а с т р а т - ч и к а х»—В. Катаева. Похоже. СТЕКАЧОВ И. А.—Быстро прикончили прапорщика Гвоздя. Погиб за очередь на переезде. Это—верно. Шляпка Гвоздя не стерпела. Есть замашка у офицеров: по зубам солдат. Ну, и те в ответ садят... Местами в книге такое ясное художество, что тошнительно делается от разбойства беляков. БОЧАРОВА А. П.—Мотовило (Читай: Мотовилов. А. Т.) находит на малахов- ского Нехорошева (известный в наших местах партизан. А. Т.). В глазах играет. Не отвяжешься от его обличности. СТЕКАЧОВ Т. В.—Вел он свой ударно-удирающий батальон, как Моисей водил народ Израилез по пустыням. Только Моисею тепло было, а Мотовилову и холодно, и голодно доставалось. ТИТОВ П. И.—Мотовилов—не трус, лев. В церковь залез и жгеть книги. А за- думался же над словами горевшей книги, что человек должен подохнуть, как ни кру- тись. Вот гад-то! Отдельный кабинет в алтаре устроил. Архирей какой! Ну, чорт возь- ми, и сцена же!! ТИТОВА А. И.—Нет, тут тебе не кабинет, а страсть страшенная. Любовные дела Мотовилоза в чувство при этом деле не входят. Все жилы из человека эта картина Тйнет. ТИТОВ П. И.—Конечно, кабы не было больных в церкви, то большой отврати- тельное™ к Мотовилову и Воронцевой у нас не получилось бы... А когда на п о ч е- х о н с к о е положение Мотовилов перешел, то стал заваруху лопать. Не понравилось это ему. Любопытно, как на похоронах партизан два завета встретились: православ- ные «зечную память» дуют, а партизаны—«похоронный марш». СОШИНА Е. И.—Вера Владимировна на полковницком балу, как меделянская сука, выставляла свой зад... А подходя, видно, был тот офицер, что возил на себе голую барыню. СтрамецП ЗУБКОВА В. Ф.—Неужели до такой подлости доходят люди?! Эх, горячим бы кипятком шарахнуть в голую компанию! БЛИНОВ Е. С.—Мотовилов в'елся нам в память навеки. Рагимов ему под пару. Всех бы они били. Пощады—никому. Тамбовские кулачки и то лучше. БЛИНОВА Т. П.—Маленько писатель неправильно поставил про красных. Надо бы наполовину писать: и хорошее, и плохое. Не везде и партизаны были добрыми. В переворот к нам один залетел, вскочил прямо на полати—хоп рукавицы и убежал— Немножко бы похаять в книжке и красных надо. Гладкие они у него дюже поставле- ны. А не такие они все-то... Ведь и наши пакостили. Намаются в тайге—ну, и делают- ся зверями... Прописать бы и про это. Тогда бы уж все правильно было... А опричь этого, вся книжка кручинная, заботливая! ТИТОВ П. И.—Йстикт (читай: инстинкт. А. Т.) чувствия супротив войны у неко- торых белых офицеров превышал даже супротивность красных. Колпаков-то чо гово- рил? Провались она пропадом и вся война! А Барановский? За красных весь был. На- счет белых по совести описано. Не все они звери были. Там были хорошие, ну, и у нас были плохие. Так бы и обозначить. БОЧАРОВА П. Ф.—Как крестьянин, говорит этот писатель. Ково зря не вытво- раживает. Будто знал он, что мы на свете есть... непонятливые. Да так и написал, чтоб и мы поняли. Разбористо, безо всякой а н т и с и т е н ц и и . Только когда пишет он про одного человека, мне интереснее слушать, чем писанье про многих людей. Лучше у него выходит писание про одного человека. СТЕКАЧОВ Т. В.—Про массыю он пишет скоро, а про горе одного человека—- дольше и жалостней... Смерть Завистовского... Ждет, когда догорит цыгарка. И— смерть, конец. И думки у него: стоит только одному партизану сказать слово, и жизнь спасена. Кричит: «мама, мамочка!» Разве это?! А офицер-то убивает своих детей?! НОСОВ М. А.—(Возражает) А молебен? А расстрел у церковной ограды?! Это тебе—не сила?! НОСОВА М. М.—Там разбрасываешься, потому что погибают многие. Не зна- ешь, про кого страдать. Петра зарывают живого одного—и его видно, и его жалче, чем всю Толпу. Как-то так чувствуешь... Одно название этой главы—и то беспокоит душу. Ишь как: « В с е му м и р у и л и т е б е?».