Сибирские огни, 1928, № 1

думывал, соображал, как получше описать все военное беспокойство людское, псе страсти. От его рассказов и з моей немудрящей головенке мысли—одна за другой, одна за другой, одна за другой... Мне кажется, что писатель, когда сочинял свою кни- гу, думал: заблудился народ. Надо его жалеть. Не в своих памятях он... И добрых лю- дей жалеет писатель, а худых нет... ШУЛЬГИНА А. Г.—Орлов—свинья. Противен он мне. Не глядела бы на него, Сколько он, сволочь, народной толпы погубил! И поп Купаресов (читай: Кипари- сов. А. Т.) —идиот, прохвост! По путе ему башку снесли... Ежели красные белых лупили—мне по душе было, а белые красных—мне было п о р а з и т е л ь н о . . . Завистовского не знаю,—как понять? Зачем его чорт носил с белыми?.. Услыхала я, что офицер убил своих детей, и подумала о своих детях. Я бы, ка- жется, с ума сошла, кабы мне так с детьми пришлось!.. Вся книга чересчур даже про- борчивая. Мы теперь повсегда собираемся днем у сапожника Григория в избе... Много баб налезет в избу. И все говорим, и все обсуждаем про эту книгу. Дружка дружке рассказываем. Почитай, по целым дням толкуем. И ни от кого я дурных разговоров о книге не слыхала. Видно, что тот, кто сочинил ее, недурной человек, сердешный. Должно, подумал же он, о чем и как написать!.. Живого человека закопали в могилу! Я во сне это видела. Испужалась!!! За работой чуточку забудешь про читанное, а как только ляжешь спать ночью,—сейчас же все и полезет, и полезет на ум. И тебя обди- рает, обдирает... Вон как страждали люди! Больше всех у меня в башке Дарья засела... Сильно разворошили меня эти рассказы. Тинька уменя плачет (ребенок 4 лет. А. Т.), не пускает в школу, а мне—вот как надо слушать! Заберу его с собой, и сижу здесь. За- снет Тинька, я его оттащу скорей домой, и опять сюда бегом. Ой, думаю, пропущу много! Я седни баню топила. Рано встала, ухлесталась, уморилась. Боялась, что не поддержуся. Нет, высидела бодро до самого краю. И в сон не тянуло. Забыла про свою умору. Мотовилов—басурман, собака. Еще солдат не помер, а он его в снег с саней швыряет. А жрал-то как около мертвой старухи! И не блевал... «Два мира» волнуют наше сердце. И ума от этой книги у людей прибавится. БЛИНОВА Т. П.—И после нее мануть будет в школе. Даже ленивых. Скажешь: може еще такое будут читать, как «Два мира», и пойдешь в школу. Такая книга любое сердце растревожит (Ко мне. А. Т.). Всегда такие книги ты нам читай! По себе пони- маю человеческую кару. Пронимает она, эта книжка. Будь ты доска-доской—поймешь! Вот попробуй в деревне почитай старухам про молебен али про виселицу, али про Петру, и те ревом заревут. ТУБОЛЬЦЕВА X. Т.—Конца-краю нет мучениям людским... И про все рассказа- но. И не утомляет это. Желается про будущее узнать. Еще и еще страшного охота по- слушать. Слышишь из книги про людскую беду, и то боязно, а ежели самому попасть в экое горе?.. Мне дьячок в церкви потешным показался. Яственный он какой-то... Как говорит, какой собой—ну!... Красиво и боязно—вот как цветы-то кровавые на снегу... от убитых людей... А глаза-то лопались у людей, когда их жгли на кострах— у-у-ух! Не можно терпеть ажно!.. Подлеца Жестикова—не жалко. Пропади он пропадом! Он не посчитался с Ма- шей, когда насильничал... В смыслах гад был, а та—маленькая девочка... Воронцова—чистая сучка! Подсыпалась к Мотовилову. Улестила его на грех. А мужику че? Подается, ну, и хапай. И как только у нее совести хватило? ЗУБКОВА А. 3.—Меня все удивленье берет: какие это такие люди, что все мо- гут приметить, разузнать и рассказать?! Этот вот писатель писал так, будто он все видел, тут был. Взаправду чо ли он увезде шнырял?., Изба деревенская. Люлька ви- сит, в ней ребенок. Женщина качает люльку и унимает ребенка—«а-а-а-а». Байкает его, а у самой слезы, горе... и тут же лежит мертвая старуха- Настоящее, правдивое все. И пилит грудь-душу байканье, мертвая старушка и слезы женщины. А тут еще война! Говорят, Мотовилов бога признавал. Какой там ему бог! Рукой он его призна- вал, а сердцем—нет. Молился, а глядел кого бы застрелить. Ишь, кресты-то да чаши к себе в чемоданчик склал... Какой у него бог, коли сошелся с Воронцовой любовать- ся при больных людях, в алтаре... С х о д л и в о е , должно быть, сердце у писателя, потому что слышно: припадает его душа к людям... Этта я Стекачевой баушке расска- зала про чтение, она: «схожу, схожу—послухаю». И притащилась. ШУЛЬГИНА А. Г.—Было у нас восстание, но меня это не касалось. Людей где- то били, казнили. Моему сердцу было ни холодно, ни жарко. Послушала эту книгу, и буду понимать и жалеть страдающих людей. Ясно теперь мне стало, что много наше- го брата—мужчин, женщин и детей—полегло в бою с Колчаком, за свободу. Буду теперь знать, что свободу эту надо понимать и беречь. Беляки дали нам жару-пару. ..