Сибирские огни, 1928, № 1

ног© и бессознательного. Усвоив прочно художественные открытия Толстого, Достоевского и других мастеров слова, они, должны суметь показать в своих произведениях относительность, условность противоречий между сознанием и бессознательным, Толстым—ограничить пессимизм Достоевского и Достоев- ским—поправить оптимизм Толстого. Только тогда мы и сумеем «преодо- леть» старых классиков и двинуться дальше. Наша эпоха дает тут неисчер- паемый материал. Революция выдвинула и вызвала к напряженно деятельной жизни новых героев с особым душевным складом, с особыми сознательными и подсознательными чувствами. Империалистическая, гражданская войны, военный коммунизм, голод, национализация промышленности в столкнове- ниях со стихией рынка—сколько во всем этом новых неожиданных положе- ний, случаев, какой необычайный простор открывается для художественного наблюдения, экспериментирования, с каких новых точек зрения становится возможным взглянуть на человека! Тут и необузданная общественная стихия, бессознательные, неосмысленные движения человеческих масс, разгул ин- стинктов и страстей, безбрежный разлив их, и вдруг—остро и холодно по- блескивающие стекла пенсне, хитро и умно прищуренный взгляд, вниматель- ный учет тысячи обстоятельств, уступки, отступления, сложнейшее маневри- рование, внезапный зигзаг, общественная муть, новые подпочвенные, под- спудные процессы! Тут есть над чем подумать и поработать художнику, здесь всякая мало-мальски серьезная творческая работа сулит новые и новые от- крытия. Меж тем, достаточно под этим углом зрения взглянуть на наше со- временное художество, чтобы убедиться, как мало обращают внимания наши писатели на основные вопросы творчества. Но без освещения и сознательной, и бессознательной общественной и индивидуальной жизни не может быть и художественно-правдивых произведений искусства. От этого неумения и не- желания подойти к изображаемому герою во всеоружии анализа его разно- образных, противоречивых чувств и мыслей часто и получается схема, голая тенденциозность, предвзятость. Из современных писателей наиболее чутки к бессознательным истокам жизни: Бабель, Пильняк, Всев. Иванов, но они не верят, не доверяют разуму; из поэтов силу стихийного в человеке чувствуют: Есенин, Пастернак, Н. Тихонов. Наиболее рационалистичны—Либединский, Никифоров, Безьгмянский, Жаров. Для многих писателей вопрос о взаимоот- ношениях сознательного и бессознательного до сих пор совсем не существует: беззаботность тут велика и доходит до наивности. Нередко художник изо всех сил старается подробно мотивировать поступки и действия, не поддаю- щиеся логическому об'яснению: пусть у героя не останется ни одного темно- го, неосвещенного уголка в душе. Но этого никогда не бывает и не может быть. «Насквозь» живых людей не видно. Есть огромные, таинственные, пока мало исследованные области человеческого духа, в них, как в морских пучи- нах, таится своя, неприметная для взора, могучая жизнь; по временам эта жизнь прорывается, показывается на поверхности человеческого сознания, и тогда человек совершает поступки, какие он никогда не совершал, тогда не- ожиданно изменяется обычный строй мыслей его и чувств, его характера, от- ношения его к окружающему. Утверждают, что молодые, революционные классы всегда склонны к излишнему рационализму, к преувеличенной вере в творческую силу разума, в противовес слепым инстинктам и смутным эмоциям. Я отнюдь не склонен умалять великое преобразующее значение человеческого разума. Но марксизм никогда не придерживался взгляда, что мнения правят миром. Последователи Маркса всегда понимали и учитывали стихийность об- щественных процессов и то, что, но выражению Маркса, «исторической борь- бе мы должны отличать фразы и продукты воображения партией от их дей-