Сибирские огни, 1928, № 1

необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова». Толстой переоценивал роль бессознательного в исторических судьбах человечества: его угнетал страх смерти, и он полагал, что, только отдаваясь стихийным си- лам, человек освобождается от ужаса пред индивидуальным исчезновением— Каратаевы не думают о смерти, они умирают просто и также непосредствен- но, как дерево, как растение. Другой пример художественного изображения бессознательного можно привести из «Братьев Карамазовых». В ночь, когда был убит Федор Павлович Карамазов, Митя в исступленном состоянии бежит от Морозовой к дому отца, полагая застать там Грушеньку. Митя отворяет уже дверь, чтобы уйти от Мо- розовой, но вдруг возвращается, подбегает к столу, на котором он раньше заметил медную ступку с пестиком, схватывает пестик, сует его в карман. За- чем понадобился ему пестик? В романе случай с пестиком—самое темное ме- сто. Во время следствия Митя не может дать следователю никакого вразуми- тельного об'яснения своему поступку. Следователь спрашивает, с какой целью он, Митя, вооружился? Митя сначала отвечает: «Никакой цели! Захватил и по- бежал». Дальше он поясняет еще хуже: «ну, отсобак схватил. Ну, темнота... Ну, на всякий случай»; на это следователь ему вполне резонно возражает, что раньше Митя, выходя куда-нибудь ночью, как-будто не имел привычки брать с собою оружия. Митя совсем теряется и заявляет, что он не знает, для чего нзял пестик: схватил и побежал, вот и все. Находясь у Морозовой, Митя не думал об убийстве отца, не думал он и о самозащите. Смысл Митиного по- ступка так и остается не раскрытым. Мало того, Достоевский явно издевается над попытками на суде и прокурора, и знаменитого защитника разумно об'яснить случай с пестиком. Поступок Мити—иррационален, он бессознате- лен; логически его невозможно понять и читателю. И вместе с тем читатель чувствует, что так именно и должно было случиться: убегая из дома Моро- зовой Митя Карамазов должен был вернуться к столу, схватить пестик и су- нуть его в боковой карман; благодаря случаю с пестиком вся сцена в доме Мо- розовой получает характер особой художественной правдивости, как и все последующее поведение Мити, а, главное, благодаря пестику образ Мити де- лается вполне законченным и выразительным. Достоевский, подобно Толстому, был великим мастером в изображениях бессознательного поведения человека, но в отличие от Толстого и в противо- вес ему бессознательная сила у Достоевского почти всегда сила не благоде- тельная, а злая, коварная, враждебная человеку. Отношение к бессознательному и Толстого, и Достоевского, с нашей точки зрения, требует весьма значительных поправок. У Толстого творче- ской силой является лишь одно бессознательное, он не верит разуму. Разум- ное в изображениях Толстого—всегда сухо, безжизненно, оно заводит чело- века в лабиринты неразрешенных противоречий и лишает его радостей жизни. У Достоевского, наоборот, бессознательное—дьявольское, разрушительное, губительное начало. Надо обуздать эту вечно бунтующую, своевольную силу с помощью чуда, авторитета и тайны, надеть на человека спасительные путы, сковать в нем свидригайловщину, карамазовщину, смердяковщину, смирить буйное тысячемиллионное стадо могучей и умной волей инквизитора. Соот- ветственно с мироощущением и с мировоззрением нового поднимающегося вверх класса, соответственно с новейшими открытиями в области психологии наши художники—изображают ли они общественную жизнь и события, заня- ты ли они художественным анализом душевных состояний отдельного чело- века—обязаны по-своему осветить вопрос о взаимоотношениях сознатель-