Сибирские огни, 1928, № 1

об'ективная правда есть правда, производит эстетическое на нас воздействие. Она возбуждает в нас впечатления прекрасного. Это эстетическое чувство яв- ляется мерилом, с помощью которого оценивается, насколько соответствует истине то или иное произведение. В свою очередь это мерило подвергается испытанию, благодаря практической деятельности человека, которая в клас- совом обществе носит классовый характер. Определить место, смысл и вес художественного произведения с точки зрения этой практики и, значит, оце- нить его социологически. Итак, социологическая оценка является последней окончательной оценкой того, в какой мере правдиво или ложно то или иное произведение искусства. Вопрос об об'активном моменте в искусстве до сих пор вызывает в на- ших рядах много споров. Сторонники взглядов журнала «На литературном /госту», да и не они одни, готовы считать тех, кто придерживается мнения, что подлинное художественное произведение должно иметь и об'ективную зна- чимость, чуть ли не изменниками пролетариата. Ход рассуждений подобного рода критиков, примерно, таков: художник не может выйти за пределы инте- ресов, чувств, мыслей того или иного класса, он не может находиться в сто- роне, быть безучастным свидетелем совершающегося. Не трудно заметить, что во всей этой аргументации лежит невообразимая путаница понятий и прежде всего неумение правильно поставить вопрос. Когда заходит речь о художе- ственной правде, вопрос не в том, имеет или не имеет те или иные суб'ектив- ные ощущения, представления.,мысли художник: он суб'ект и не может их не иметь, весь вопрос в том, ест£ ли Б этих суб'ектнвных состояниях, отражает- ся ли в них то, что происходит или происходило в действительности, и в ка- кой именно степени. Подменять этот вопрос рассуждениями о том, что ху- дожник не может быть лично беспристрастным, стоять в стороне и т. д. озна- чает говорить бессодержательные и банальные вещи. С суб'ективными состоя- ниями людей вообще и художников в частности происходят нередко доволь- но странные случаи. Гоголь лично полагал, что он в «Мертвых душах», в сРевизоре» ведет борьбу с человеческими страстями в пользу православия и укрепления самодержавного строя, а об'ективный резонанс этих и других его произведений был и остается до сих пор таков, что на них воспитывались и воспитываются многочисленные поколения революционеров. Таких примеров сколько угодно. Опасаясь всякого упоминания об об'ективности, подобно тому, как не- кая замоскворецкая купчиха боялась слова «жупел», у нас хватаются впопыхах за такие, насквозь идеалистические, определения искусства, как то, какое в полосу своего аскетизма давал Л. Н. Толстой: искусство есть средство эмо- циальвого заражения; в этом будто бы главная особенность искусства. Не- достаток этого определения в том, что сторонники его даже и не ставят во- прос об отношениях в искусстве суб'екта к об'екту. Поэтому лучше, и это целиком будет соответствовать марксизму, определять искусство, как особое чувственное и умственное познание мира с помощью образов, познание, це- ликом зависимое от общественного бытия человека. Некоторых, повидимому, отпугивает чрезмерный рационализм этого определения, заключающийся в понятии—познание, но этот рационализм только кажущийся. Основа ис- кусства—образ. В создании образа деятельное участие принимает наш ум, но еще большее участие в его образовании принадлежит бессознательной твор- ческой работе. Как бессознательно создаются отдельные образы—об этом можно най- ти ценный материал в книге К. С. Станиславского «Моя жизнь в искусстве» Ограничусь приведением одного его рассказа: «Мне посчастливилось наблюдать со стороны, пишет Константин Сер- геевич, за процессами создания Чеховым е го пьесы «Вишневый сад». Как - то