Сибирские огни, 1928, № 1

— Денатурат!—громко говорит старший из офицеров—кавалерист, судя по шпорам и длиннополой шинели с разрезом от самого пояса. Собесед- ник не понимает его, и тогда он глазами показывает на мрачную эмблему анненковцев. Оба хохочут. Один из анненковцев огладывается, но, должно быть, они очень спешат, потому что оба скрываются в вокзале. — Тоже, поди, думают, что—кавалерия!—не унимается офицер. Не кавалерия, по-моему, а цыганская свадьба... Пришли бы они к нам в русско- чешский, мы бы их поучили!.. Станция, словно шелухой семечек, засорена народом и скарбом. А «вет- ка» каждые двадцать минут привозит из города все новых и новых людей Рядом с веткой от самого Города протянулся обоз с беженской рухлядью. На восток от вокзала далеко раскинулся выросший за каких-нибудь две недели город теплушек. Когда-то вся Русь была кондовая, избяная, а по- сле—пришел четырнадцатый год, и сделалась вагонная, теплушечная. Здесь, впрочем, и в теплушках чувствуют себя прочно, оседло. На пер- вых двух-трех линиях заметно еще некоторое движение: приходят и уходят поезда, бичуют воздух маневровые паровозы, звякают тарелки буферов. А дальше, как, впрочем, и полагается на окраинных улицах города, движение чуть заметно и, наконец, совсем затихает. Колеса на четверть засыпаны сне- гом. Чуть не у каждой теплушки—труба, из трубы идет дым. Белеют повсюду переплеты заново сделанных дверей и рам. Идет заготовка дров. У большин- ства теплушек до самой земли—прочные лесенки, можно даже посидеть на крылечке. Пожалуй, если здраво рассуждать, то колеса в этом городе давно уже лишние. Без них можно было бы заваленки сделать, из снега хотя бы: а то все-таки, как ни обивай изнутри теплушку коврами и кошмами, а снизу-то поддувает. Однако, где там! Хоть и крепко, по-домашнему, все устроились— а в колеса все-таки верят, верят во Владивосток и Иркутск. Поэтому каждый день квартальный надзиратель, упорно именуемый, однако, комендантом эшелона, ходит к коменданту станции узнавать, скоро ли их квартал тро- нется в Иркутск. И случается, что нехотя-нехотя подойдет к такому кварталу какой-ни- будь старичок-паровоз, тихонько покрякивая, толканет, словно силенку про- бует, повозится там чего-то и глядишь—потащил ведь со скрипом и стоном застоявшиеся теплушки! Поплыли лесенки, срезая по дороге кучи снега... И подымается суматоха! Ликвидируются дровяные заготовки. Сбегаются ото- всюду жители, видевшие, как стронулись их дома, и выскакивают на крылеч- ко встревоженные женщины, у которых мужчины—эти извечные добытчики всякой снеди и топлива—странствуют в это время где-нибудь по вокзалу, а то и в городе. Лица женщин выражают мучительные переживания: остаться с ним или уехать с вещами?!.. Так бывало с каждым эшелоном и не однажды. И каждый раз конча- лось, что состав только загоняли еще дальше, чтобы освободить путь для военных эшелонов. Наконец, все к этому очень привыкли и не только без- боязненно стали уходить на вокзал, но многие даже и ночевали-то в городе. Явилась уверенность, что положение устойчивое. Некоторые предлагали да- же перенумеровать по-городскому все теплушки, а на головных и хвостовых прибить дощечки с наименованием улиц: Лермонтовская, примерно, Пота- нинская, Адмиральская. Сплетни, кумовство и заимодавство накрепко связа- ли между собою отдельные теплушки и эшелоны... Был, однако, в самом «устойчивом» углу этого города один эшелон, по- видимому, военный, с которым не только не удалось завязать какие-либо от- ношения, но к которому даже приблизиться было нельзя, потому что по обе