Сибирские огни, 1928, № 1

— Эх, трусите! Сволочье! А еще мы, да мы! Абдрахман быстро соскочил с койки на пол. Замахал рукой и, стукая себя в грудь, заговорил быстро: — Хто сволощь, я ни сволощь, никогда не буду сволощь. Попаду, куда хочишь! Первой попаду! За ним сухой, желтый, угрюмо, решительно: — Кольк, я пойду, ладно?.. Сон черный, лохматый, как дьявол, огромными лапами задушил печаль. Ночь. Кривобокая израненная луна мягко цедит через окна на пол сере • бряное молоко. Молоко дрожит, расплывается. В комнате Казимиры Осиповны желтый полумрак, на полу окурки, грязь, стол замазан об'едками. В открытую форточку устало рвется ветер. Заведующая в грязной рубашке мутно глядит в угол. Пьяно раскачиваясь, кладет кресты. Иконка маленькая, тусклая теряется в полутьме. На кровати сонно урчит жирный человек из губоно. Кончив молитву, ложится рядом. Как только на каланче медным расколотым звоном пробило двенад- цать—Колька, Абдрахман и желтый пошли. По дороге уговаривались. — Все што б враз. Все расскажем. У длинного одноэтажного здания остановились. На голубой промытой дождями вывеске Колька прочел: — От-нар-образ. Вошли. В холодном каменном коридоре шаги гудели звонко. Открыли рогожей обитую дверь. За столом, склонившись, сидели серые скучные люди. Одинаковые ба- рышни изумительно ловко щелкали на ремингтонах, ундервудах и мерцедесах. В углу за коричневой перегородкой (на желтой дощечке надпись «Соц- вос») сидел мужчина с жирным обрюзглым лицом. Он устало водил перо по бумаге. Ребята остановились. «Соцвос» отбросил ручку, поднял голову. — Что нужно? Колька взглянул, вытащил из-за пазухи бумагу. — Да вот тута заявление! «Соцвос» быстро прочел. Болезненно сморщил лицо. Кольке стало не- приятно. Потом протянул:—да,-—и спрятал заявление в боковой карман. — Ладно, идите. По дороге домой ребята радовались, смеялись. Колька от восторга захлебывался и махал руками. — Ну, теперь падле рыжеволосой хана! Видел, как он сразу бумажку спрятал? Он, брат, злой! Желтый глухо перемешивал с кашлем смех. Завхоз Тимофей Иннокентьевич жил в маленькой отдельной комнате. Широкая, облупленная печь приятно щелкала по вечерам, и большие огнен- ные тени шевелились причудливо по стене. В комнате всегда было чисто, опрятно. Сам Тимофей Иннокентьевич тоже был чист и опрятен. Раз'еденное оспой лицо каждое утро чем-то мазал. На коротких жирных пальцах носил золотые широкие кольца. Тимофей Иннокентьевич считался человеком умным. Каждое утро он читал газеты, а полученными новостями делился с воспита- тельницами. !