Сибирские огни, 1927, № 5

И лекарю, Мутной тоскою оборон, (Шаги и бряцание шпор в тишине) Отрывисто бросил: «Хворает мой ворон: Увидев меня, Не закаркал он мне! Ты будешь лечить его, Если ж последней Отрады лишусь— посчитаюсь с гобой!..» Врач вышел безмолвно И тут же, в передней, Руками развел и покончил с собой. А в полдень, В кровавом особом отделе, Барону, •— В сторонку дохнув перегар, — Сказали: «Вот эти... Они засиделись: Она—партизанка, а он—комиссар». И медленно, В шопот тревожных известий, — Они напряженными стали опять,— Им брошено: «На ночь сведите их вместе, А ночью—под вороном—расстрелять!» И утром начштаба барону прохаркал О смерти казненных двоих... «А ворон их видел? А ворон закаркал?»—- Барон перебил... И полковник затих. «Случилось несчастье!— Он выдавил; (Дабы удар отклонить) Сокрушительный вздох,— С испугу ли крикнула баба, Иль гнили об’елся, но... Ворон издох!» «Каналья! Ты сдохнешь, а ворон мой—умер! Он, каркая, славил удел палача!..» От гнева и ужаса обезумев, Хватаясь за шашку, Барон закричал: «Он был моим другом! В кровавой неволе Другого найти я уже не могу!»— — И, весь содрогаясь от гнева и боли, Он отдал приказ отступать на Ургу. Стенали степные поджарые волки, Шептались пески, Умирал небосклон...