Сибирские огни, 1927, № 5

— Видал ли Калинина-то? — За пилу-то сколь давал? Не поспевает Павел отвечать всем, а самому радостно, видать, что му­ жики интерес про него такой держат. — Погодьте, в избе обскажу... В избу зашли. Охота бы и Палагее про Москву прознать, да самовара у себя нет—к соседке надо. — Схудал ты, говорит, ровно, Павлушко. Погодь, за самоварцем сбегаю... Убежала Палагея, а Павел зарядил: «...а баба!., а Ленин!., а баба, говорю...». — Как сноп в молотилку! Дрын-тара-рын, хрясь! Крышка бабе, каюк.. Заладил про одно—не слушает, как спрашивают мужики, почем в Моск­ ве плуги да хлеб. — Вить баба-то... Вот... Ну, белогорловская будто наша!.. — А Калинин в самокате, говоришь? — Калинин?—спросонок будто, обернулся Павел.—А што-ж, што ь самокате? Нешто зазорно? А испужатся ежели конь, к примеру, в дыбы? Мо­ жет за непорядком доглядеть? Может в таком разе приметить непорядок?.. Москва-т—што ароплан. На лешака, кажись, ему колеса, ежли летает—ан никуда без них... Москву не хай заря, когда наскрозь все не прознаешь. С умом ее глядеть-то надо. Сперва до тонкости поразгляди все, уши нутром наружу выверни; пощупай да на язык отведай. Умишком пораскинешь по­ шире; што, мол, тут и к чему. Тогда скажи. Тогда можешь свое слово про Москву сказать. Потому Москва не Белогорловка! Скинул сумку туг, книжку достает. — Афоня!— кличет.—Ha-ко, вот... Не пряник, а поскусней, пожалуй, будет. Как грамотной, по ней и до Калинина до самого дойдешь и Ленина увидишь... Шеф это тебе, Сырков. Пу-те-водителем зовется... Сгреб Афонька книжку и айда на двор—показывать ребятам. А Павел снова лезет в сумку и достает десятка два еще книжоночек. — Эти... себе берите!.. Шеф послал... Растянули книжки мужики, каждый по единой, а в' дверь— Наскокин. — С приездом,—-говорит. Обернулись мужики, притихли, и Павел в роде в росте поубаг.ился, как очень уж нежданно вышло. Хотел сказать «спасибо», «милости, мол, просим», а тут враз чует, как мужикам не больно гость по сердцу—сглотнул слюну, да на другое перешибся. — Чё,—говорит,—скажешь? А Наскокин глядит, то на мужиков, то на Павла, и ухмыльнуться буд­ то хочет, да и не смеет будто. Скосил украдкой глаз на мужиков; видит, что, как в школе с книжками в руках, а на него нароком не глядят никто. — После,—говорит,—зайду. Насчет жердей хотел спросить... (а их у самого—деть некуда). Помеха, вижу я вам... С тем и ушел. А сам после порога в Павловой избе ни разу не пере­ ступил и про Москву ни разу не спросил. Зло, видно, брало, что про жерди глупым словом на людях обмолвился.