Сибирские огни, 1927, № 5

от смеху, говоря про Москву: мол, какие дела тут творятся, какие порядки в Москве хулиганские. Пришла в вагон на другой день девка—не-девка, парень—не парень; пид­ жак на ней мужицкий, картуз напяленый. Пришла, команду враз же навела: — Ходить рядами по три. Не отставать чтоб. В трамвай, в автобус на ходу—ни-ни! На месте заштрафуют. В музеях не галдеть. Сегодня в Третья­ ковку, говорит, пойдем, потом в музей революционный. И вот пришли, как говорила, в Третьяковку. Товарищи-рабочие в паль- тах, да в галстуках, а Шукшин Павел в крестьянском виде. И сермяжка у неги превратная была, сказать по правде. Пальты было снимать таи всем прика­ зано—и Павлу снять велели. Совестно ему без лопатинки—рубаха за дорогу поугоилась и прочий вид имеет, а привелось все же сермяжку скинуть, как никуда не денешься. — Не осуди уж, гражданин. Какой уж есть. Крестьянское мое дело...— сказал сурьеэному, что в должности у вешалки стоял. — Дай я сам повешу, гражданин.—Взял человек этот у Павла сер­ мяжку и на крючек повесил особо от одежи, мол, может вши в сермяжке-то. Заходит Шукшин куда все ушли— глядит—картинки разноцветные ви­ сят. Экскурсанты сбились кучей, а перед ними человек в очках руками ма­ шет, говорит им. В раж, видать, вошел. Слова— как греча из четверика. — Вы-ж ветер чувствуете, говорит, вихорь, порыв... Вы-ж сами кру­ житесь... Какая в краске смелота. А композиция... товарищи... Глядит Павел!—картинка с девками срисована. Подолы суриком раскра­ шены, как будто бы колеса у косилки новой, и зелено вокруг. Видать, что доброй краской крашена, не шибко только гладко. Но насчет ветру— было не видать. Брехнул очкастый еще что-то, рукой, обжегшись будто, поболтал, со­ рокой ускочил вперед. —• Сюда, товарищи!— кричит из-за стены откуда-то. А экскурсанты, что речушка из запрудки прорванной, ему вдогонку: — Эк их наскипидарило,—подумал Шукшин.— Ровно на пожар. Не поспевает за своими Павел. Поотстал. Едва не заплутался. Куда ни поглядит—все позалеплено картинками. Нашел насилу. Стал сзади, отдыхивается. Слышит: воробей очкастый опять чирикает. Выискал дыру меж головами, поглядеть—что ты, траф тебя возьми, такое— думает—коняги!.. Подался, чтобы половчее было, вперед— за головы запря­ тались коняги. Взяла Павла обида вдруг. —-Дозвольте, гражданин, видать штоб было,—в затылки с сердцем кинул. Пораздались затылки—опять стало видать. Вогнал в коней гляделки свои Павел, сам духу не переведет. — Ну, паралик те расшиби!.. Забыл по случаю коней таких, что люди тут. Всадил в пазуху руку, грудь себе позуживает, как в бане будто-бы находится. Очкастый уж другую картинку казать начал, а он все знай назуживает, да глядит. Дескать: «жи­ вые бы?.. Уж я бы, мол! Всю пашню, дескать, в день бы!». А кони на картине были—действительно броневики. Пудов этак на семьдесят. Что грудь тебе, что ноги!.. Не всякому таких за жизнь видать до­ водится.