Сибирские огни, 1927, № 5
Когда с колодца сорвали вершковые плахи, снизу пошел вверх тухлый, застоявшийся воздух. Потом засмердело необычайно. — Э-э, да тут чистить да чистить надо!— присвистнул от удивления командир отряда Осадчий. — Ничего, поскребем как-нибудь. — Что ж бы оно там воняло? Партизаны заглядывали в темную пасть сруба. ■— Может, дохлые кошки?—предположил повар. У Лахудры по бороде ползла вошь. Синтягин снял ее и подал повару. — На, возьми, зажаришь после. Партизаны загрохотали. Осадчий что-то соображал. — А ну, хлопцы, кто вниз охотник слазить? Желающих вызвалось много. Кинули жребий, упало на Синтягина. Его стали спускать вниз по веревке. Пока мимо вверх ползли вначале деревянные, после выложенные се рым, диким камнем, стены колодца, сладковато-приторный тошнотворный запах выворачивал душу наружу. Колодец был глубок необычайно.. Свет маячил вверху небольшим кружком. Спуск замедлили. Тут ноги Синтягина уперлись во что-то твердое. Партизан зажег спичку и выронил от неожиданности. На него глянул мертвым оскалом зубов череп с кусками почерневшего мяса на подбородке. Пахло покойниками. Один на другой были навалены десятки полурас- павшихся трупов. Их должно быть кидали сверху живыми: иные с прикушен ными от удушья языками так и отошли на тот свет. Дышать стало нехорошо. В ногах завозились крысы. И тут дикая тоска по земному охватила Синтягина. Веревка трепыхнулась. — Эй!— глухо донесся сверху голос Осадчего:—утоп што ли там? — Тащите! Наверху удивились: — Ты чего, братишка, дьявола повидал? — Ще похуже. — Да ну? Осадчий распорядился: — А ну, спустить меня! Лахудра недоверчиво смеялся: — Э-э, казапня! Чуть побачил мышь, вже и швидко стало. — Тебя бы туда, хохла нерепаного. Спустили Осадчего. Он из сруба закричал наверх: — От не бачили, так побачьте, як нашего брата ховали на тот свет. (В казарме прежде, до партизан, стояла офицерская рота). Лахудра подал мысль: — До гауптвахты! Осадчий гаркнул в ответ: — Геть до дому! Я вам, трясьця вашей матери! Було б меня тоди ко мандиром не выбирать. Партизаны молча расходились по казарме. С каждого манчжурского поезда Осадчий снимал по несколько чело век старых и молодых, толстых и тонких, высоких и низких—бепунов за
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2