Сибирские огни, 1927, № 5

— Отберите ее, отберите ее! Мой ребенок, вот полоска на плечике,— я тушью накалывала... Искорка!.. А товарищ-то, должно быть, и сам не рад, что в такую историю впу­ тался: — Товарищ Семенова, товарищ Семенова! Вы мне обещали,— опомни­ тесь!.. А в это время Солодков опять: — Нет здесь вашей Искры! Нету такой!.. Дочь моя Агния, законнопри­ емная. Женщина ему чуть в глаза не вцепилась: — Врете вы! Как не стыдно? Вы не смели чужого ребенка крестить! Вы насилие совершили!.. Жан не сдержался: — Ха!.. Крестили!.. Я гляжу на вас,'гражданка,—физиономия ваша рус­ ская будто, что уж вас крещение-то больно заедает?! Тут уж товарищ интернатский вмешался, не выдержал: — Вы, гражданин, бросьте дурака валять! Постыдились бы! Еще—ин­ теллигент как будто!.. Мать этого ребенка—товарищ Семенова,—член ком­ сомола и рабфаковка!.. Да вы, товарищ, знаете, что по советским законам вас надо так взгреть!.. Или супругу вашу... Солодков присмирел: — Да, ведь, ее нам навовсе отдали. Никто ничего не предупреждал. Сама заведующая... — Потому что дура заведующая, девчонка! Ее уж и нет давно... Ко­ нечно, это для вас, до некоторой степени, оправдание, но все же девочку вы обязаны вернуть. Мать, когда подкидывала, то писала, что делает это под влиянием крайних обстоятельств. Разрешение дать ребенка в частные руки она никому не давала. Тем более не согласится она его теперь у вас оставить... — Нет, нет, ни на минутку!—заволновалась комсомолка,—довольно над моим ребенком поглумились. Не позволю!.. Только проговорить это она успела, откуда ни возьмись—бабушка Ува- риха взялась. Должно быть, давно уж тут стояла. А бабушка Увариха— хоть коммунист ей, хоть кто—никого не страшилась. Ну и напустилась, и давай! — Глумиться,—говоришь?! Дак это по-вашему, что крестить, что глу­ миться все равно выходит, а? Да дрянь ты такая после этого! Тоже еще, не позволю, мать! Да какая ты мать?!.. Вот та мать, которая дни и ночи за при- блудой твоей ходила, коросты да хворобы с нее сдирала!.. Вот которая— мать! А теперь-то всякий: выходили, выростили, так теперь отдай, да на!.. Как же! Настасья?! Ты чего это квашней расселась?! Плюйты ейв рожу, ока­ янной!.. Ага!.. Побежала?!.. Завыла?! Так тебе и надо! А комсомолочка уж и не слышит ее, бежит, бедная, в гору по улице, лицо ладонью закрыла, платье с левого боку разорвано,— видно, когда из ка­ литки выбегала. А с тротуаров мальчишки улюлюкают, камнями бросаются... Настасья же Егоровна, как сидела возле стола, так и осталась. Голову Аичкину обняла, плачет... А бабушка Увариха, багровая вся,—взад и вперед по палисаднику: никак отойти не может. На Жана беспокойство даже нашло: — Слушай, бабушка, уж зря ты ее так,— как бы нам ответить не пришлось. — И, малой!.. Да на том свете я им отвечу, вот что!.. Настя, а ты брось нюнить-то, никто твое добро не отнимет. Слышишь?! То ли я законов ихних не знаю?.. Нет такого закона! Вот помяни меня: нога их здесь больше не будет, пропадут, сгинут!..