Сибирские огни, 1927, № 5
— Н-ет!.. Довольно, умаялся!—подымается Жан со стула, а его На стасья Егоровна, оказывается, давно уж докричаться не может: — Вот еще раздурелись как! Кричу, кричу!.. Подойди к палисаднику-то: видишь люди, спрашиваются... Взглянул Жан—действительно;—стоят двое: молодой мужчина стоит без шапки, в очках огромных, на палисадину облокотился, а по левую руку от него женщина молодая: Настасья Егоровна и уж полюбовалась и уж пожалеть успела: стоит стрижик светловолосый лет восемнадцати или девятнадцати, в косыночке красной, ясноглазая, какая-то душевная вся, но уж худенькая до какой степени,—вот почему только не светит сквозь нее!.. Подошел Жан к палисаднику,—спрашивает его мужчина: — Скажите, где квартира Солодковых?.. Жан оторопел немного. — Да я вот самый и есть Солодков... Пожалуйте, если что ко мне... — Да я к вам, к вам... — Пожалуйте!— открыл Жан калитку, подвигает стулья обоим: — Садитесь, пожалуйста!.. — Скажите,— это супруга ваша? — Так точно... — А это? —- А это дочь моя—Агния:.. — Агния? — Да... А позвольте, товарищ, спросить вас: вы—кто являетесь? — Я— заведующий вторым приютом детским.—С такими словами ки нул молодой человек портфель свой на стол и сел... Все стало ясно Солодкову. Как ему быть—не знает, но решил изо всех сил сторожиться. А тот уже допрос свой начинает: — Скажите, гражданин Солодков, в прошлом году, в декабре... Так ведь, в декабре?..—К спутнице своей обращается... А стрижик светловолосый стоит за его стулом, облокотясь, и глаз от Аички не отрывает. — В декабре,—ответила женщина, словно отмахнулась. — Да. Ну так вот, в декабре прошлого года вами из второго городского приюта взята была девочка на воспитание... Солодков, сам не свой, 'собирался отвечать что-то, как вдруг в это время гостья незванная не своим голосом вскрикнула: «Искра!» и бросилась к девочке... Упала на колени возле нее, обхватила всю, целует, а у самой слезы текут... Девчонку врасплох захватила: она в это время над жучком на клонилась,—перепугалась страшно, даже личико все перекосило. — Мама! мама!— кричит, и к Настасье Егоровне. А светловолосая при жала ее к сердцу и отпустить не может: — Искра!... Искорка!.. Искрушенька!—здесь твоя мамочка!.. Я—твоя мамочка... А потом уж видит, что рвется от нее девочка,—Аичкой давай кликать, Аюшкой, а сама целует и плачет, целует и плачет... Тут уж Солодков не вы держал и про осторожность свою забыл—бросился к ним, вырвал Аичку и прямо в колени Настасье Егоровне толкнул. А та от перепугу-то и встать не успела. Солодкова трясет всего: — Вы... гражданочка... поосторожней! калекой ребенка сделать мо жете... Вы знаете,—с перепугу?! А та и не слышит его: — Это она, она, она—Искра!.. И к товарищу шею худую тянет, жилки все видно, из-под косынки во лосы выбились, растрепались.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2