Сибирские огни, 1927, № 5

Не узнать стало солодковского житья: до всего добрался прилепышек; вот, наконец, и собачкина очередь подошла. Как-то провертывала Настасья Егоровна мясо на пельмени, и Аичка тут же стряпала. Вышла Настасья Его­ ровна в чуланчик зачем-то, минуту, две побыла, вдруг слышит: визжит собач­ ка и просто истошным голосом,— кинулась Настасья Егоровна со всех ног, прибежала и глазам не верит: собачка на стол поставлена, а сама Аичка за столом на лавке примостилась на коленках, и хвост собачий в мясорубку за­ вертывает. А собака уже через силу терпит, оскалилась,—вот-вот укусит! Переполохалась Настасья Егоровна: — Ах, ты собака проклятущая!—Да прямо скалкой собаку по спине, а девочку на руки... Когда Жан пришел, Настасья Егоровна ему все рассказала. На следую­ щее утро подарили собачку, и с попонкой и с валенками, соседкиным ребя­ тишкам. Вот тебе и Альмочка!.. IV. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем,— а уж и полгода прошло, как прилепился к Солодковым прилепышек. Да так прилепился, что скажи вот— расстаться,—так лучше не знаю что! И во дворе-то привыкли все, каждый почти что за свою стал считать. А сама Аичка, если подойдет кто из старших с вопросом: — Ты чья девочка?—живо кудерьками своими золотенькими тряхнет, личико подымает и важно так, по-взрослому: — Я—Саядкова... —- Нет, ты не Солодкова. Твоя мать—цыганка, в мешке тебя принесла. — Нет, я—Саядкова! — ■Нет, не Саядкова!.. — С а я дк о в а-а-а!..—и в слезы ребенок... (Есть у нас манера такая: подразнить ребятишек,—дескать чего там— позабавлюсь немного. А для них это— горе большое, нам-то зерно пшенич­ ное, а муравью—жорнов!..). ...Стояло лето жаркое. Солодковы уже давно стол в палисадник выста­ вили, там чай пили, там и обедали. Как-то в субботу вечером— только что солнышко село,—сидели они все втроем. Напились. Настасья Егоровна чашки перемывала. Жан под сиренькой сидел,— развалился в прохладце,—'настроение после чаю хорошее, а тут еще праздник завтра— на службу не идти,—сидел—на прохожих поглядывал. А надо сказать, что девочка все его настроение прекрасно чувствовала,— живехонько на колени к нему примостилась, рученками за шею обняла: — Зан, покатай!.. — Что-о?!.. Покатай?— ну, ладно. Держись!— заподпрыпивал колен-, ком, тихонько сначала, тихонько: будто рысцой маленькой пустил, а сам под­ певает: — Вот по гладенькой дорожке!.. — Вот по гладенькой дорожке!.. Дальше больше: вот уж— — По кочкам! по кочкам!—девчонка дух затаила: сейчас самое страш­ ное... Вдруг: — По ухабкам! — По ухабкам!...—-хохоту, крику!— зашлась совсем... — Зан, покатай!..