Сибирские огни, 1927, № 5
И вышло, что правду сказал: гораздо лучше стало теперь Настасье Егоровне. Альмочка была собачка мудреная—и ела не всякое, и простудлива была ужасно. В первый же раз, как вывела ее Настасья Егоровна на снег не обутую, простудилась она и слегла. Сильно переболела тогда душой Настасья Его ровна. Ночью за фельдшером сбегала— обвязал он Альмочку компрессами, чего-то внутрь дал, но, уходя, сказал, все-таки, что ни за что не ручается. Однако, выздоровела. Теперь на все четыре ноги одевались теплые валенки и на спинку по пона с кисточками. Целый день у Настасьи Егоровны-— колесом: то за Альмой ходи, то Жану прислужи; а Жана Настасья Егоровна никогда таким куражливым не видала. Часто стал приходить пьяный,—шумел, из’езжался. С папироской к лампадке лез прикуривать. Один раз еще и в насмешки пустился: — Настасья... как тебя ребятишки-то дразнят?—Лесина мама, а?!.. Здорово!—песина мама!.. Настасья Егоровна лежала в постели, подошел он к ней, постоял, по глядел и, вдруг, ни с того ни с сего ткнул ее в бок кулаком: — У! Вобла бездетная!.. Тихо сделалось в комнате, стукнуло сердце у Настасьи Егоровны, слов но задавило... Тяжко перевела дух Настасья Егоровна: — От бога, Жанушка, все... вот и бездетная... — От бога!..—а ну-ка подвинься...— оттолкнув ее к стенке, он полез под одеяло... Долго, в подушку уткнувшись, плакала Настасья Егоровна... На утро, когда нехотя свесил Жан с кровати волосатые ноги и сидел, поморщившись от отрыжки, тихонько тронула его супруга за руку: — Жанушка, какой я сон видела!.. — Ну?!.. — Будто бы вынимаю я хлеб из печи, и весь хлеб— как есть—гладкий; а остатнюю булку вынула, а на ней сбоку прилепок припекся... ну к чему это?.. — А к тому, что ты дура!.. Подавай-ка чай пить лучше, а то на служ бу опоздаю... Напился он чаю и ушел. А Настасья Егоровна накинула полушубок и сбежала в нижний этаж— к сапожничихе. К сапожничихе Ульяне шли со всейШошкинской улицы и с пропажами, и с сердечными делами, и кто сон непонятный увидит, тоже к ней шли. Когда Настасья Егоровна рассказала ей свой сон, сапожничиха спросила: — Ну, а окончание твоему сну какое? — Да и весь тут, Ульяна Андреевна, — не довидела я: Жанушка не спокоен во сне-то,—ударил меня локтем,— я и проснулась... — Жалко... однако, вот, что я тебе скажу: ребеночек, уж видать, у вас не будет: года твои не те. А сон твой к тому, что не миновать вам чужого принять... Вот и прилепится он к вам—прилепушек... II. Кто на Урале бывал, тот видывал: бывает—нависнет над обрывом боль шущий камень-дикарь и только подкарауливает, кажется, ждет, чтобы зве рушка какая-нибудь пробежала, хвостиком задела или ком земли ударился сверху, а тогда уж—поспевай,—убирайся.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2