Сибирские огни, 1927, № 5

Спрашивают: — Как разбогател? Не говорит Аргамай. Язык на золотую цепь привязал. Рабом золота стал. И сидит, как на цепи. Горы, реки раскидываются перед Аргамаем красой. Глаза Аргамаевы в золоте утонули. Грудь Аргамаева к золоту прислонилась. И хочется Аргамаю пасть на землю, придавить ее золотом, всех людей придавить золотом. Молчит Аргамай. — Что с тобой?—спрашивает Той-Чанг. — Так. Закрывается черными воротами—ночью, золотой подворотней блестит заря и заваливается желтыми колосьями— звездами. Несется по горам песня запоздалых пастухов. Свистят крылья тетерь, ухают совы и ночную тень взбудораживают. Урсульский мужик в холщевой рубахе стоял перед медными образами и отвисшими губами шевелил молитву. — Прости меня, грешника, Господи. Луна белым холстом пролезала через окно и освещала стену. На стене торчали две глубоких зарубины. Старик кончил молитву, взял ножичек и загладил зарубины. Сделал он это не просто. Приезжал к нему сегодня один калмык и рассказывал: — Иссох Аргамай, как осина иссох. — Так ему и надо!—думал урсульский мужик. Калмык продолжал: — При его-то богатстве и сохнуть грешно. У него табуны лошадей, юрта кошемная. Богато живет. Прислушался урсулец к словам калмыка, узнал о богатстве Аргамая и решил замолить его грех. На што богатому человеку зарубины на душе. Хотя душа-то у его и собачья, а тело-то Господь бог не забыл, наградил. Обвивало солнце белым шелком лес, горы обвивают, урчат ручьи, как жаворонки многоголосные. Бегут реки по мягкому песочку, долины горные омывают. Подымают реки берега крутые, берега, рассыпаясь, падают и бес­ следно исчезают в омутах водных. С’ело золото жизнь Аргамаеву. И не носится он уже больше по горным сопкам, не наслаждается голу­ быми просторами неба, глаза не замечают букетов цветных, что по долинам кочками голубыми расскиданы. Оглоданная, тощая жизнь Аргамаева. Золото огромными жерновами вертится над Аргамаевой головой и кру­ жит ее. Опускается голова, опускаются руки, как лисий хвост. Человек к Арга- й'.аю пришел. Человеческое лицо в аргамаевских глазах клювом совиным ко­ пошится. Сторонится Аргамай человека, мысли творогом свертываются. — Обмануть пришел—думает. Человек рассказывает, радость свою разливает, чужая радость ошпа­ ривала кипятком тело Аргамаево. — Уходи! И уходит человек.