Сибирские огни, 1927, № 5

К старику эдигейскому заявился Аргамай. - ^ Старик— морковка желтая, борода у старика корешком белым в'грудь уперлась, глаза серыми шариками прыгают. — Уму твоему кланяюсь, сединам твоим кланяюсь!— ласково уронил Аргамай перед стариком. Старик от ласки, как воск от тепла, размяк. — Что уши мои услышат от доброго человека? Аргамай сел. Задумался. — Горе большее... Старик молчал. Аргамай молчал. Дума, как дерево раэветвливалась, в разные стороны ползла. Трубка шипит, как змея обожженная. Старик переберет корешок-бороду, вопрос сует Аргамаю. — Какое горе у тебя? — Расскажи мне про Туянчи. Сердце мое болит про Туянчи. По лбу старика забегали синие морщины, он сгорбился, уперся взгля­ дом в землю и начал: — Там, где горы упираются в небо, а река, как острый кинжал, распа­ рывает горный хребет и выкидывает свои воды в степь, давно жил богатый и сильный богатырь Туянчи. И вот, когда со степи запахло Русью, он восстал. Долго говорил старик, говорил о том, что было известно Аргамаю от отца. Поймал Аргамай последние слова: ...Стоит эта гора и серой, как пепел, верхушкою смотрит в степи. Подпрыгнула грудь Аргамая от слов стариковских. — Хорошо. ...Голубой лентой меж гор вытянулась Катунь, камни разбивали голу­ бую ленту, и она белыми нитками обвивала их. Аргамай любовался красой реки, слушал ее голос и тихо поднимался в гору. Пели водопады... Белыми стружками из-под больших фуганков-камней вылетала вода и, фыркая, как испуганная лошадь, неслась по долинам. В вершинах гор молчаливо стояли кедры, закутанные в серое полот­ но-туман, а ветер, снимая с них белые шапочки—снег, пел: Был Алтай когда-то свободный, Свободный, как лошадь в табуне. Богатырей на Алтае было много, Богатыри были крепкие, как камни. Богатырей носить земля не стала, Богатырей прокляли люди. Богатыри стали горами и камнями, Распустились горы широко. Распустились, как расплетенная плеть. Много множество полилось крови, Полилась кровь, как льются реки. Стал хмурый Алтай, стал тощим, Стал тощим, как заезжанная лошадь. Сосны гнулись, кривились тальники. День проехал Аргамай—нет той горы. Два проехал— нет горы. Ночь завязала землю в черный кузов, медными зубами— звездами ощерилась. Приложил Аргамай к земле ухо.