Сибирские огни, 1927, № 5

— Фу, собачья мурлетка! Дунули ему в лицо люди урсульские. Смешно Аргамаю. — Чо, собачья мурлетка, смеешься, аль-бо пояса наши красные смеш­ ны, али чо друго? Губы Аргамаевы сжались. — Чо пес из конуры своей вылез, аль-ба на промысель собачий вышел? — Вере вашей кланяюсь, богу вашему кланяюсь. — Садись на лавку. Аргамай согнул ноги калачиком и сел под порогом. — На лавку садись, гостем будешь. — Кланяюсь вашей вере,—повторил он. —• А кобылке и волку тоже кланяешься? — Кобылке и волку кланяюсь. — А еще кому?— разглаживая рыжую бороду, спросил урсульский че­ ловек. —■Горы—мой бог, горам кланяюсь. Солнце—мой бог, солнцу кланяюсь. Месяц—мой бог, месяцу кланяюсь. — Вишь ведь сколько богов-то! И урсульские люди засмеялись. — Чо, вас еще не всех перекрестили?—В песьи мурлаты мисьонеры всех перекрестят. Солнце перед избами урсульских людей остановилось, теплом в окно затянуло. Спросили урсульские люди Аргамая: — Чо, поди, плети плести берешься? — Берусь. — И узды плетешь? •— Плету. — И шлеи делаешь? — Делаю. — Сделай нам узды, шлеи. — Сделаю, задаток давайте. Урсулец с широкой бородой выскреб из мешка серебрушку, дал ее Аргамаю и на стене два с половиной креста поставил. — Задаток, говорит, записал, память у меня плохая. Аргамай задымил трубкой и уехал. Мысли сердце качают, как в зыбке. Осень—овца серая— землю завертывает в овчину. Урсульский мужик в притолку окна бородой уперся и глазами на улицу высунулся. —• Не едет чо-то калмычок-то, обманул, распротрафь его. Взял, со­ бака, деньги и проглотил их. Посмотрел на крестики, зарубленные на стене. — У меня ведь записано, не вывернешься, собачья норка. Кулаком погрозил в гору. Гора синей щекой к окошку прислонилась. — Однако, надо с ’ездить к собачей мурлетке. Чо он долго не везет? Сел и поехал. Заиграло солнце в лопате-бороде, тыкать иголочками рубаху холщевую стало. Уткнулся глазами вперед лошади, смотрит. Горы, лес, лес, горы. Камни, вода, вода, камни.