Сибирские огни, 1927, № 5

Вот пришел однажды, горюет сидит, и Владимир Ильич тут же. Прослышал он про это дело и шибко оно его забрало. Ничего, говорит, ты платить не должен, а вот, говорит, мы тебе сейчас напишем. Сел писать. Писал, писал—написал, тожно отдает бумагу Митрию. Вот, говорит, тебе и поезжай ты с этим прошением в Минусинско, ко глав­ ному, который казенными лесами у нас заведывал.—Лесничий што ли,— самый первый у нас был по казенным лесам начальник.—Вот, говорит, поезжай и эту бумагу отдай. Он, говорит, бумаги этой у тебя брать не будет, а ты на­ стой. Он у тебя, говорит, брать откажется, а ты, говорит, ему на стол поло­ жи. Он, говорит, у тебя со стола сбросит, а ты, говорит, с полу подыми, да на улицу выйди, да вот, говорит, в этот конверт положи, да на почту сдай. Так это напел ему, напел. Поехал это мужик в город бумагу подавать. Явился он к тому началь­ нику, так и так, говорит, вот, говорит, прошение мое. А тот, говорит, дело, говорит, уже сделано, все как есть правильно, и прошение у Митрия не берет. Но тот, как ему Владимир Ильич велел, на стол прошение кладет. Тут на­ чальник как взбеленился, ты, говорит, што такой-сякой? Ты, говорит, хо­ чешь комиссию? Да я, говорит, комиссию назначу, да на твой счет, да наго­ ню тебе человек пять— ты чего у меня запоешь? Распетушился-распетушился и прошение на пол бросил. Поднял это Митрий прошение, от начальника вы­ шел, остановился это на улице и не знает, что ему делать. Так горе и так горе. Сробел мужик. Да как тут не сробеешь? Видишь ты, куды он загибал! Комиссию, говорит, на твой счет пошлю. И опять же не знает, что у него в прошении написано. Человек он неграмотный, а постоялец мой тоже ему че­ ловек неизвестный. Так подумал-подумал, махнул рукой и в ящик прошение не опустил. А Владимир Ильич шибко об этом деле болел. Все-то меня каждый день спрашивал: как, чиво, не приезжал ли Митрий, как его дело? И вот однажды увидел его в окошко. Вскричал, воротил мужика. Взо­ шел Митрий, усадил он его, ну, зачал расспрашивать, как, чего, как, дескать, твои дела, чего вышло. Тут Митрий рассказывает. Так и так, говорит, все одно, говорит, и так горе и этак горе. Ну, а как, говорит, прошение? Да не принял, говорит, начальник прошения. Ну, так, где, говорит оно? Да не знай, говорит, где-то бабы затаскали, сахару я, говорит, в городу покупал, так в тую бумагу завертывал. Ах, как тут мой Владимир Ильич вскочит! — Бараны, говорит, вы! Вас, говорит, и научить, так не понимаете! И не то, што чего, ну, прямо весь из себя вышел, весь красный сделал­ ся, по комнате забегал. Страсть, что было. Такое было! Ну, прямо я удивил­ ся. Никогда с ним такого не бывало. Потом уж, как время какое прошло, за­ былось это, спрашиваю я его, что, говорю, Владимир Ильич, было бы Митрию, кабы он прошение подал? А, говорит, ничего бы не было. Ну, как, говорю, не было бы, а, по-моему, так сковали бы мужика. И сколько мы тогда этому делу удивлялись. Прямо все удивлялись. Как это он мог так вперед сказать, что будет, ну, как наяву видел, и как началь­ ник примет, и как говорить будет, и как прошение бросит. И ведь еще то удивительно было, что никто не просил его об этом деле. А другой раз приходили наши к нему насчет земли, будто землю от нас под казну отрезали, так и ничего. Распоряжениев, говорит, я теперешних не знаю, это, говорит, как правительство. Так ничего и не написал... Густая тень под навесом говорила о том, что близок вечер. Мы прервали беседу до следующейвстречи.