Сибирские огни, 1927, № 5
Человек, который лезет из кожи. У него- муторная, хлопотливая служ ба приказчика-закупщика. На нем вся работа кредитки. На нем хлопоты о поселковом расселении деревни,—дело, которого одного хватило бы на троих. У него одни руки и семь человек семьи. Но у него за мостом малое, но лад ное хозяйство. Небольшой новенький домик, в два оконца на улицу, не усту пит любому крестовому в удобствах и просторности. Одворица планирована рационально. Теплый скотный двор по правилам скотоводческой науки, жи вая изгородь, плодовый и ягодный садик. И все это человек создал в два-три года из ничего. В батраках ходил раньше. У него неуемная энергия и редкост ная жажда к хозяйственному рационализму, большой темперамент обще ственного работника и широкие планы. Плодит же вот костенеющая!, мате рящаяся, беднеющая деревня таких доморощенных европейцев. Но только Фе дор Зиновьевич, как утенок, которого осенью грозит заморозить полынья. Ушел Федор Зиновьевич обедать. Пустынно на полдневных улицах се ла. Туча наползает с запада— дождь будет. Крыльцо скрипит под сапогами, и входит в контору невысокий плотный крестьянин, в поярковой шапке, в ба хилах, в латаных брюках из свойского' сукна. У крестьянина умное и краси вое лицо, седеющая борода. Родин, Андрей Прокопьевич. — Куды бы это мне полкобылы затараторить? Хлопочет Андрей Прокопьевич молотилку получить на льготных усло виях. И машины есть, и кредиты, но справка нужна от ККОВ о бедняцком его состоянии. По всем статьям у Андрея Прокопьевича под бедняка подходит, а по лошадям на пол-лошади неупомещается. Правило такое, что если две лошади, то бедняк, а три, то средняк маломощный. Но у Андрея Прокопьеви ча хозяйство с братом пополам, лошадей в хозяйстве пять и на долю Родина приходится две с половиной. Завязло дело на пол-лошади. Пока сетовали мы с ним, туча надвинулась вплотную и дождь пошел. Остался Андрей Прокопьевич в конторе, сидел на деревянном диванчике и не торопливо рассказывал: / —■— Мщодой тогда был... очень молодой. И тощий из себя такой... су хой. Вот как теперь на портретах пишут... в роде как из себя полный... не, не такой! Перво тут... на углу жил. А насупротив, где теперь почта, лавка тогда была... и приказчиком Заверткин был... С ним у него было приятство... Ну, как приезжий человек, поговорить не с кем, с приказчиком ловчей всего. С Строгановым тоже... завсегда вместе... Ну, как жили хорошо... тертый на род, обхожденье знали. Жанштся... к речке тогда переехал. Каток себе на речке устроил... Де- лов с катком этим было! Шел мне тогда... девятнадцатый год... Вот он-те по катку катается, и мы давай. У него коньки-то железны, ну, а мы давай себе деревянны ладить... Носов тогда поколотили... боков побили... Он-те по льду, как босой по до роге, а мы, как возьмемся, да на пласт... возьмемся, да на пласт... Он же едет- едет, обернется да задом, а ты на его глядишь, будто просто это, хочешь по его извернуться, как извернешься, так и хлесь, как извернешься, так и хлесь... А он же и фигуры там разны—люто катался... Надежду Константиновну учить начал... Кресло ей такое смастерил... чтоб сзади толкать... Такие веселые были, да молодые... Трое их тогда было таких... Один такой, фамилия в роде как немецкая, часы тот мог починять и вообще по слесарному делу... Дождь хлестать перестал, сыпал частый. Родин подошел к окну, глянул на улицу.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2